Заводь - [4]

- Не девочка, а персик, - сказал Нельсон, судовой приказчик с "Моаны". - Я не раз на нее поглядывал, да все впустую.

- Старик Бривальд не настолько глуп, сынок, - вмешался человек по имени Миллер. - Ему нужен зять, который обеспечит его на старости лет.

Лоусону было неприятно, что о девушке говорят в таком тоне. Чтобы переменить тему, он вставил замечание об отходящем почтовом пароходе. Однако на другой день он снова отправился к заводи. Этель была там, и сказочное очарование заката, таинственное молчание воды, тонкое изящество кокосовых пальм, оттеняя красоту девушки, будили неизведанные чувства в сердце. В этот раз ему почему-то не хотелось разговаривать с нею. Она не обращала на него никакого внимания, даже не смотрела в его сторону. Она плавала в зеленой воде, ныряла, отдыхала на берегу, словно была совсем одна, и у Лоусона появилось странное чувство, словно он стал невидимым. В голове проносились обрывки полузабытых стихов и смутные воспоминания о древней Элладе - в школьные годы он ею не интересовался. Когда девушка переоделась в сухое платье и ушла, на том месте, где она сидела, он нашел алую мальву. Цветок был у кге в волосах, когда она пришла купаться. Перед тем как войти в воду, она его вынула, а потом забыла или не захотела приколоть снова. Лоусон со странным чувством смотрел на алую мальву. Ему захотелось взять ее с собой, но он тут же рассердился на свою сентиментальность, бросил цветок в воду и с болью в сердце следил за тем, как он уплывает вниз по течению.

Лоусон никак не мог понять, что заставляет девушку ходить к этой уединенной заводи, когда там наверняка никого не встретишь. Жители островов очень любят воду. Они обязательно купаются каждый день, часто по два раза, но купаются всегда скопом, целыми семьями, со смехом и шутками. Часто можно увидеть, как большая группа туземок и метисок весело плещется на речных отмелях, а на коже их играют солнечные зайчики и причудливые тени листьев. Казалось, в этой заводи кроется какая-то тайна, которая притягивает к себе Этель.

Спустилась ночь, таинственная и безмолвная. Лоусон тихонько вошел в воду и лениво поплыл в теплую тьму. Казалось, вода еще хранит аромат стройного девичьего тела. Когда он возвращался в город, в небе зажглись звезды, и он чувствовал себя в ладу со всем пиром.

Теперь Лоусон каждый вечер ездил к заводи и каждый вечер встречался с Этель. Вскоре ему удалось преодолеть ее робость. Она стала приветливой и веселой. Сидя на высоких скалах над рекою или лежа на каменных уступах, они смотрели, как сумерки таинственным покровом окутывают заводь. Об их встречах скоро стало известно - в Южных морях каждый знает всю подноготную о своем ближнем - и завсегдатаи гостиницы бесцеремонно подшучивали над Лоусоном. Он только улыбался. Их грубые намеки не стоило опровергать. Чувства его были совершенно чисты. Он любил Этель, как поэт может любить луну в небе. Он думал о ней так, словно она была не женщиной, а каким-то неземным существом, таинственным духом заводи.

Однажды, проходя по бару гостиницы, он увидел, что там стоит старик Бривальд, как всегда одетый в поношенный синий комбинезон. Лоусону захотелось поговорить с Бривальдом - ведь это был отец Этель, - и потому он подошел к стойке, заказал виски, обернулся, словно невзначай, и предложил старику выпить. Некоторое время они болтали о местных датах, и Лоусон с неудовольствием заметил, что нор-Аежец внимательно изучает его своими хитрыми голубыми глазками. В Бривальде было что-то неприятное - за внешним подобострастием этого старика, сально потрепанного в битве с судьбой, все еще угадывалась былая свирепость. Лоусон вспомнил, что Бривальд когда-то служил капитаном на шхуне, промышлявшей работорговлей (в Тихом океане их называют ловцами черных дроздов), и у него была грыжа - последствие раны, полученной в схватке с жителями Соломоновых островов. Раздался звонок на завтрак.

- Ну, мне пора, - сказал Лоусон.

- Вы бы как-нибудь заглянули ко мне, - хриплым голосом произнес Бривальд. - У меня не очень богато, но я буду рад вас видеть. С Этель вы ведь знакомы.

- Зайду с удовольствием.

- Лучше всего в воскресенье вечером.

Ветхое бунгало Бривальда стояло посреди кокосовых пальм плантации, немного в стороне от Ваилимского шоссе. Вокруг дома росли огромные бананы. Лохматые листья придавали им трагическую красоту прелестной женщины, одетой в рубище. Все кругом казалось неряшливым и запущенным. Во дворе бродили тощие черные свиньи с острыми спинами, громко кудахтали куры, роясь в разбросанном повсюду мусоре. На веранде валялось несколько туземцев. Лоусон спросил Бривальда, и старик своим надтреснутым голосом позвал его в гостиную.

- Садитесь, будьте как дома, - сказал он, раскуривая старую вересковую трубку. - Этель еще прихорашивается.

Вошла Этель. Она надела юбку с блузкой и причесалась на европейский лад. В ней уже не было робкой и дикой грации той девушки, что каждый вечер приходила к заводи, но теперь она казалась более обыкновенной и потому более доступной. Она поздоровалась с гостем. Лоусон впервые коснулся ее руки.