Завидная наша судьба - [56]

Ночь на 2 марта началась как обычно. Когда стемнело, я связался с разведчиками и наблюдателями на переднем крае, спросил, как ведет себя противник.

— Нормально, как всегда, — отвечают. — Только кое-где в траншеях было чуть шумнее, чем обычно. Но сейчас опять тихо. Наверно, меняли наблюдателей.

Меня насторожило это. Потом приказываю:

— Дать сигнал к открытию огня по всему фронту! 

Наблюдать за противником и засечь его огневые точки! Отряды преследования поднять по боевой тревоге!

Артиллерия и минометы обрушили удар по немцам. Наблюдатели сообщают, что неприятель отвечает вяло. Приказываю изготовившимся отрядам перейти в преследование. О своем решении доношу в штаб армии. Там уже получили доклады и от других дивизий о начавшемся отходе гитлеровцев. Это же подтвердили пленные, захваченные нашими передовыми отрядами.

Итак, и для нас в ту ночь кончилась оборона.

Мы поняли: началось великое наступление на всем громадном фронте. Не важно, что нам, возможно, придется и останавливаться и временами пятиться назад, это не изменит общего хода событий — немецкий фашизм катится к своему концу, спасения ему уже нет. Это поняли мы все, от солдата до генерала, когда перешагнули рубежи Подмосковья, которые только что удерживал враг и с которых он совсем недавно собирался совершить прыжок на столицу.

Сознание перелома в войне придавало нам силы, воодушевляло на подвиги, удесятеряло стремление скорее разбить врага и добиться победы.

* * *

Бойцов не приходилось торопить: они рвались вперед. Надо было спешить, хотя бы для того, чтобы не дать фашистам при отходе сжигать деревни. А гитлеровцы были отличными поджигателями. За несколько минут они успевали обежать село с бензиновыми факелами. Когда наши солдаты врывались в него, жарко пылали дома и сараи, а в свете пламени рыдали женщины и дети. Видя это, бойцы сжимали в ярости кулаки и отказывались от отдыха. Спешить, спешить, не дать врагу сжечь новые деревни! Пойманных поджигателей в плен, разумеется, не брали — им не было пощады.

Как только полки дивизии перевалили за передний край, мы послали группу автоматчиков в Лескино со слабой надеждой застать в живых кого-либо из лыжников. Тщательно осмотрели сожженную деревню. Отчетливо сохранились следы недавнего боя. Бойцы увидели безжизненные тела своих доблестных товарищей. Соколова и Костырева среди них найти не удалось. В одной из землянок лежал тяжело раненный командир взвода  лейтенант Иваницкий. Немцы забросали землянку гранатами. На раненого лейтенанта упал убитый боец. Ворвавшись в землянку, гитлеровцы для гарантии обстреляли тела советских бойцов из автоматов и ушли. Они не заметили, что один из лыжников жив.

О мужестве советских лыжников рассказали жители Лескино и окружающих деревень, где сражались наши бойцы. Одна женщина со слезами говорила о том, как на ее глазах фашисты пытали «молоденького солдатика в белом халате» (все наши лыжники были в белых маскхалатах).

— Изверги все чего-то у него допытывались, били, стреляли в него. А он, бедненький, сожмет кулаки и молчит. Замучили они его, проклятые, а он так ничего и не сказал, ни одного слова.

К сожалению, все наши попытки установить имя этого героя не дали результатов.

* * *

Преследование противника продолжалось. На подступах к Гжатску по документам убитых и показаниям пленных установили, что перед нами отходит 252-я немецкая пехотная дивизия. Продвижение наше замедлилось. Уж очень глубок был снег, а лыж у нас не было. Немцы легко держали нас на промежуточных рубежах обороны, поскольку мы были малоподвижными и всякий маневр на фланг противника выполнялся очень тяжело. Артиллерия отстала, обозы тоже. Приходилось тратить время и на их подтягивание.

К 17 часам 5 марта дивизия двумя полками с боем захватила подступы к городу, заняв деревни Столбово, Петрецово, Хохлово. Полкам было приказано с ходу овладеть городом. Но командир 93-го гвардейского полка подполковник Лазарев, наступавший на город прямо с востока вдоль шоссе, доложил, что несет потери и продвинуться не может. В таком же положении оказался и 87-й гвардейский полк под командованием подполковника Кошелева, наступавший с юго-востока.

Приказываю Марусняку, командиру 90-го гвардейского полка, находившегося у меня в резерве, выдвинуться к южной окраине Гжатска. Как только он выполнил этот маневр, по моему сигналу все полки перешли в атаку. И опять она захлебнулась: немцы засекли передвижение  90-го гвардейского и усилили свою оборону на южной окраине города. Видимо, мы плохо, недостаточно скрытно провели этот маневр.

Принимаю новое решение: собрать все сани-розвальни, имеющиеся в дивизии, посадить на них 90-й полк и перебросить его теперь с юга на север.

Гитлеровцы заметили и этот маневр, но с опозданием. Их разведка обнаружила нашу санную колонну, когда она уже пересекла шоссе и выходила к деревне Столбово. Противник хотел усилить северную окраину. Но резервов у него под рукой не оказалось, и он вынужден был снять часть сил с восточной окраины, где готовился к атаке 93-й гвардейский полк. Этим-то мы и воспользовались. Около трех часов утра я приказал Лазареву: