Заветными тропами славянских племен - [76]

Почему никаких связных текстов, написанных с помощью резов, или докирилловских русских книг до наших дней не сохранилось — вопрос особый. Отдельные надписи разного качества хорошо известны, существует даже целое научное направление, связанное с их дешифровкой. Другая проблема связана с так называемой «влесовицей» — письмом, на котором создана не признаваемая официальной и официозной наукой «Велесова книга» («Влескнига»). Рассмотрение этих во многом сугубо специальных вопросов не входит в мою задачу. Однако и появление современной славянской письменности, заслуга в создании и распространении которой среди восточных и южных славян принадлежит Кириллу и Мефодию (рис. 77), также представляет значительный интерес. Посмотрим на данную проблему сквозь призму российской истории.

В каком году пришла на Русь славянская письменность? Кто, не задумываясь, ответит на этот вопрос? Не задумываясь — должно быть, не всякий, а подумав — наверное, каждый сообразит, что о подвижнической деятельности Кирилла и Мефодия во славу славянской культуры говорится в самой древней русской летописи — «Повести временных лет». Под каким же годом? Откроем бессмертное творение черноризца Нестора, дабы убедиться, что перед нами… одна из заманчивых загадок русской и славянской истории!

Солунские братья Кирилл (в миру Константин) и Мефодий составили первый вариант славянской письменности незадолго перед своей миссионерской поездкой в Моравию в 863 году (рис. 78). Отсюда же началось постепенное распространение — сначала глаголицы, а затем и кириллицы в православные страны — Болгарию, Сербию, Россию. На Руси, согласно летописным данным, новая азбука стала утверждаться, начиная с 898 года, то есть спустя четверть века. Именно под этим годом зафиксировал важнейшее для судеб русского народа событие Нестор-летописец.

Что же за год это такой — 898-й (или — лето 6406-е от Сотворения мира)? В общем-то достаточно заурядный — не случись то, что неизбежно когда-нибудь должно было случиться. На Руси шел 12-й год правления князя Олега, прозванного в народе Вещим. О его смерти от «коня своего» (в 912 году) каждый помнит с детства по хрестоматийной пушкинской балладе. Олег начал княжить в 879-м году в качестве регента при малолетнем сыне Рюрика — Игоре. (О последнем, кстати, хотя он и считался он законным преемником своего отца Рюрика, до самой смерти регента в летописи практически ничего не сообщается, кроме женитьбы, которую устроил все тот же Олег. В знаменитом договоре Олега с греками 912 года, заключенного после капитуляции византийцев нет ни слова о князе Игоре — номинальном властители Киевской Руси, опекуном коего был Олег.). Блистательное правление Вещего князя продолжалось целых 33 года. Именно при нем Русь стала мировой державой: ее границы простерлись от моря и до моря, а княжий щит красовался над воротами поверженного Царьграда. И именно в эти годы русский народ обрел величайшее свое сокровище, по значимости превосходящее силу любого оружия, — письменность!

Факт, не подлежащий сомнению: летописная статья о создании славянской письменности сопряжена в «Повести временных лет» с правлением князя Олега Вещего, который ни при каких условиях не мог быть непричастным к сему воистину эпохальному событию отечественной истории, сравнимом разве что с принятием христианства.

Так почему же не славят Вещего князя за столь великий подвиг, не ставят ему памятники по всей Русской земле? И о достославном деяниии вообще ничего не говорится в летописи. Почему? Быть может, говорилось раньше, но затем исчезло? По какой причине? Такое беспокойство вовсе не безосновательно. Как известно, в Несторовой летописи исторические сведения по многим годам отсутствуют вообще. Например, из 33-х лет правления Олега Вещего 21 хронологическая позиция оказывается пустой: цифрами обозначены только даты, а информации никакой. Отчасти это можно объяснить утерей листов первичного текста — но только отчасти. Во всяком случае ничего общего с истиной не имеет мнение отдельных историков, что в течение пропущенных лет на Руси, дескать, ничего существенного не происходило. Ой ли! Скорее всего, наоборот: именно в эти годы произошло нечто такое, что заставило цензоров пустить в ход свою живодерную прыть. Не приходится особенно сомневаться, что большинство летописных лакун наверняка представляют собой следы бесславной деятельности позднейших редакторов и правщиков, с остервенением изымавших и уничтожавших в угоду правящим властям и по их прямому заданию обширные фрагменты текста. Так было всегда, и за примерами далеко ходить не надо.

Передо мной лежит томик публицистики Ивана Бунина «Окаянные дни», изданный в Туле в 1992 году, интересный не своим составом или полнотой, а другим: в нем курсивом выделены те места (в ряде случаев целые страницы), которые ранее считались «крамольными» и безжалостно купировались редакторами и составителями (в том числе и многотомных собраний сочинений), хотя касались таких светил литературы ХХ века, как Горький, Блок, Есенин, Маяковский, Алексей Толстой и др. Точно также поступали и с летописью Нестора: в ней изымались целые листы ранее написанного текста или же соскабливались с пергамента неугодные имена и факты.