Заветными тропами славянских племен - [103]

Чехи? О чехах вообще говорить очень трудно. Во времена, когда Леонтьев писал свой памфлет (а речь идет о самой знаменитой его работе «Византизм и славянство»), в русском обществе о чехах было принято за правило говорить только всякого рода лестные вещи; писатели в большинстве своем даже считали долгом ставить чехов непременно выше русских. «Почему?» — спрашивает мыслитель-славянофил и саркастически продолжает: «Не потому ли, что народ их грамотнее нашего? Конечно, чехи — братья нам; они полезны, не говорю, славизму (ибо, как я сказал, славизма нет), а славянству, т. е. племенной совокупности славян; они полезны как передовая батарея славянства, принимающая на себя первые удары германизма. Но, с точки зрения вышеприведенных культурных отличий, нельзя ли чехов вообще назвать прекрасным орудием немецкой фабрики, которое славяне отбили у немцев, выкрасили чуть-чуть другим цветом и повернули против Германии? Нельзя ли их назвать в отношении их быта, привычек, даже нравственных свойств, в отношении их внутреннего юридического воспитания, немцами, переведенными на славянский язык?». Эта нелестная характеристика чехов как «немцев, переведенных на славянский язык» вошла чуть ли не в поговорку. Относительно других славянских народов Леонтьев высказывался не менее определенно и категорично…

И все же, наконец, наступил тот вожделенный час, о котором так страстно писал Хомяков и мечтали десятки и сотни тысяч славян в разных уголках разъединенного Славянского мира: просветительский и пропагандистский акцент переместился в практическое русло. В 1877 году Россия вступила в кровопролитную, но победоносную войну за освобождение Болгарии от турецкого ига (рис. 115). Через два года враг был разгромлен, и русская армия под водительством блистательного полководца, «Суворову равного», Михаила Дмитриевича Скобелева (1843–1882) (рис. 116) вышли почти что к стенам Константинополя. Оставался всего лишь один бросок, чтобы выбить уже полностью сломленных турок из древней византийской столицы и завладеть полным контролем над Босфорским проливом.

Одновременно открывалась реальная возможность создания мощных независимых славянских государств на Балканах с перспективой дальнейшего славянского объединения. Этого уже Европа допустить не могла: на Берлинском конгрессе в 1878 году у России и ее славянских союзников с помощью дипломатических интриг и в результате бесхребетной политики царского правительства была по существу отнята победа. Идеи панславизма оказались бессильными перед изощренным европейским макиавеллизмом. Но они продолжали жить и развиваться. Тем же Скобелевым. Он говорил своему другу писателю Василию Немировичу-Данченко:

«…Я рисую себе в будущем вольный союз славянских народов, племен. Полнейшая автономия у каждого, одно только общее — войска, монета и таможенная система. В остальном живи, как хочешь, и управляйся внутри у себя, как можешь».

Скобелев не только разработал основные положения программы объединения славян, но и — обладая редкими пассионарными и волевыми качествами, имея ни с кем не сравнимый авторитет в России и за ее пределами — вполне созрел для того, чтобы возглавить движение за практическую реализацию общеславянского единства. Именно потому он был не удобен ненавистникам России и славянства, которые, судя по всему, и организовали его убийство, выданное за несчастный случай: «Белый генерал» погиб в самом расцвете сил, не достигнув сорокалетнего возраста.

В дальнейшем необходимость славянского единства для геополитического равновесия прекрасно понимали и проводили в жизнь руководители нового государственного образования на территории Российской империи — Советского Союза. Вот что говорил, к примеру, в марте 1945 года, незадолго до окончания Великой Отечественной войны генералиссимуса Иосиф Виссарионович Сталин (1879–1953) (рис. 117), отражая традиционную точку зрения типичного российского государственника и патриота:

«Теперь много говорят о славянофилах. Нас зачастую сравнивают со старыми славянофилами царских времен. Это неправильно. Старые славянофилы, например, Аксаков и другие, требовали объединения всех славян под русским царем. Они не понимали, что эта вредная идея и невыполнимая.

Славянские народы имеют различные общественно-бытовые и этнографические уклады, имеют различные культурные уровни и различные общественно-политическое устройство. Географическое положение славянских народов также мешает объединению.

Мы, новые славянофилы-ленинцы, славянофилы-большевики, коммунисты, стоим не за объединение, а за союз славянских народов. Мы считаем, что независимо от разницы в политическом и социальном положении, независимо от бытовых и этнографических различий все славяне должны быть в союзе друг с другом… <…>

Есть разговоры, что мы хотим навязать советский строй славянским народам. Это пустые разговоры. Мы этого не хотим, так как знаем, что советский строй не вывозится по желанию за границу, для этого требуются соответствующие условия. Мы могли бы в Болгарии установить советский строй, там этого хотели. Но мы не пошли на это. В дружественных нам славянских странах мы хотим иметь подлинно демократические правительства».