Завет Сургана - [11]

– Думаю, они немного просчитались с подготовкой основных сил и начали преждевременно, или кто-то их слишком поторопил. Но как только они закончат подготовку основных сил – следует ожидать удара.

– Где? Там, где сейчас дерутся? Или – по традиции, из ущелий?

– Возможны оба варианта. Демарш на клине может носить отвлекающий характер, но возможно, там последует и основной удар. Ответить на этот вопрос я смогу, когда мы выясним, каким образом там оказались те улкасы, что ведут бои сейчас, каким был способ схода с гор в совершенно непригодном для этого месте.

Пока же, по заключениям наших аналитиков, мы можем лишь утверждать: все то, что улкасы способны выставить, они концентрируют именно у нашей границы. Так что…

– Когда они, по-вашему, будут готовы выступить?

– Самое позднее – через месяц: основная подготовка у них уже закончилась.

– Итак, месяц. Мы в провале: сейчас можем выставить… м-м… сколько?

– Не более семисот тысяч человек, доведя до минимума все вспомогательные части, – тут же доложил Полевой Военачальник.

– Это гарантированное поражение. Насколько я понимаю, эти семьсот тысяч – в основном технический состав?

– Так точно. Бронетехника, артиллерия, ракеты, авиация, инженерные войска… Одним словом, профессионалы. Костяк армии. А вот полевых войск почти нет. Пехоты. Мы рассчитывали иметь ее не раньше, чем через двадцать лет. Нам этих лет не дали. Мы…

– Благодарю. Сколько нам нужно поставить в строй, чтобы гарантировать не только достойную встречу, но и стремительное и победоносное наступление?

Ведь, если я понял вас правильно (тут в голосе Водителя явственно звякнул металл), улкасы не только нас, но и себя поставили в необычное положение: бросая всю силу на нас, уповая на нашу неготовность, они оставляют незащищенным свой тыл. И мы, в свою очередь, окажемся большими глупцами, если не используем этого обстоятельства и не постараемся решить проблему не на двадцатилетний срок, а, может, на двухсотлетний, а то и вообще до скончания веков. Если мы не позволим вернуться в горы массе войск, когда она (он покосился на веркома Гумо) хлынет на нас, а попыта-емся, отрезав от путей отхода, перемолоть их на равнине и в предгорьях, то с противостоянием будет, по сути дела, покончено навсегда: мы получим наконец полный контроль над горами – чтобы, я надеюсь, уже никогда больше его не выпустить из рук. Что скажете, собратья?

Все молчали, возможно, упиваясь только что нарисованной Верховным Главнокомандующим картиной, или просто не верили в столь ослепительную перспективу. Только минуты через две Полевой Военачальник решился высказать свое мнение:

– Я поднял бы все пальцы за такой исход, если бы у нас была армия хотя бы в два миллиона человек. И, конечно, если бы существовал план атаки Улки со стороны Океана – поскольку именно он защищает их тылы, а прибрежная полоса принадлежит, как известно, вин-дорам. Они что – согласились пропустить нас? А как мы туда попадем? Флота ведь мы не имеем за отсутст-вием выходов к Большой воде.

– Что касается подступов к их тылам, – сказал Вершитель безапелляционно, – это проблема Гумо: кто, если не разведка, должен найти их?

Это приказ. А о количестве нашей армии… Вы сказали – два миллиона? – спросил Вершитель со странной интонацией. – А если мы получим в свое распоряжение пять миллионов – как тогда?

– Мечтания… – вздохнул кто-то из присутствовавших.

– Нет, вовсе нет, – возразил Главковерх с усмешкой и обратился ко всему Совещанию:

– Предлагаю принять решение о немедленном запуске проекта "Метаморф".

Воцарившееся после этих слов молчание было непродолжительным, но свинцово-тяжелым.

Вершитель усмехнулся:

– Ваши сомнения мне понятны. Мы ни разу еще не пользовались этим проектом в таком его варианте просто потому, что не было надобности. Но вот она появилась; мы знали, что рано или поздно этот день придет. По докладам служб, к нему готовы и генетики, и медики, и все остальные службы, занятые в проекте.

Неужели мы испугаемся риска? Или роль сыграют отвлеченные соображения? Короче, кто за то, чтобы немедленно запустить проект "Метаморф"?

В зале произошло некоторое шевеление.

У свиров принято высказывать свое мнение – голосовать, иными словами, – поднимая вверх пальцы; чем в большей степени голосующий поддерживает предложение, тем больше пальцев он поднимает. При возражении пальцы указывают вниз; при воздержании в воздухе маячат кулаки.

На этот раз при двадцати присутствующих было поднято двести пальцев. То есть если у кого-то и были сомнения, он предпочел оставить их при себе и устремил вверх все свои пять и пять. Хотя верком Сидо и проворчал себе под нос:

– Все же проще было бы похерить Двенадцатый…

Онго не состояла в переписке с властями, и потому была очень удивлена, прочитав на конверте, украшенном государственным гербом (на овальном щите полосатый лесной кот и гривастый бык, повелитель степи, стояли, поднявшись на задние конечности, друг против друга, но глядели, повернув головы, наружу, на зрителя), именно свое имя, а вовсе не кого-то из старших. Удивлена, да; но и польщена тоже, разумеется. Оказывается, у государственной власти нашлось, что сказать ей, ничем особенным пока в жизни не отличившейся, пока успевшей лишь пройти среднюю ступень образования по специальности "Агралеты; обслуживание и пилотирование" (хотя с прекрасными показателями) и только через месяц с небольшим собиравшейся приступить к последней, высшей? Безусловно, такое внимание было лестным. И прежде, чем набрать, как она только что намеревалась, номер Сури, она решительно вскрыла конверт, надеясь, что в нем окажется что-то такое, чем можно будет похвастаться перед любимым человеком. Что именно? Ну, хотя бы приглашение на учебу в Академию Воздуха: результаты, с какими она закончила среднюю ступень, в общем, давали ей право рассчитывать на преимущества при поступлении – хотя, откровенно говоря, Онго в это не очень-то верила: в конце концов таких, как она, "подлетков" в Свире было куда больше, чем мест в Академии, и поступали туда обычно те, чьи родители пользовались известностью и уважением; о своих Онго сказать этого никак не могла – обычные чиновники муниципального уровня, каких в стране многие тысячи. Итак, она вскрыла конверт, вынула из него сложенный пополам лист плотной (тоже казенной) бумаги и окинула его взглядом прежде, чем прочитать написанное.