Завет преподобного Серафима христианским супругам, родителям и детям - [7]

     Предохраненная, таким образом, от всех опасностей, взращенная с такой заботою, голова ребенка осенялась с ранних лет венцом добродетелей. Еще в первом возрасте она уже пользовалась теми минутами, когда за ней не следили, и уходила в церковь, где в укромном уголке, со сложенными на груди руками и опущенными к земле глазами, находила такое наслаждение в молитве, что забывала время возвращения домой. Когда она приходила поздно к родителям и наставнице, то выслушивала строгие упреки и даже иногда переносила побои, но ни те ни другие не вызывали из ее груди ни одного слова жалобы и не уменьшали ее признательности к престарелой кормилице отца. Иногда она незаметно уклонялась от шумных игр с подругами, и ее находили под деревом неподвижною, погруженною в великие думы, забывшею игру для молитвы. Она даже часто вставала ночью, становилась на колени и, скрестив свои детские руки, произносила с удивительными для ее лет набожностию и усердием молитвы, которым учила ее мать.

     В сердце блаженной Моники в то же время пробуждалось и другое высокое, истинно христианское чувство - чувство любви к бедным. Она часто тихонько прятала остатки хлеба, который давали ей, и, скрываясь от всех, ждала на пороге дома нищего, чтобы поделиться с ним своим насущным хлебом. В особенности в ней возбуждали сострадание странники и больные. Она выжидала прихода странников под гостеприимный кров своего отца, усаживала их на скамейку и, хотя еще очень маленькая, искала, по древнему обычаю, чести умывать им ноги. Она посещала больных. Как тем, так и другим она оказывала услуги, которые могла оказать девочка ее лет, обладающая чувствительным сердцем. Она являла также во всех своих поступках кротость и душевное спокойствие. Играя с подругами, она одним словом усмиряла их детские раздоры и несогласия. На ее челе, в звуках ее голоса, в ее поступи было столько безмятежной тишины, что она невольно, без ее ведома, действовала даже на старших, и благодатное состояние ее светлой ангельской души благотворно веяло на души всех, окружавших юную Монику. К этим ниспосланным от Бога качествам, предназначавшим ее к чести быть матерью блаженного Августина, присоединялись и другие добродетели, внушенные ей деятельною и строгою заботливостью ее няни. "Употребляя то благоразумную строгость для исправления, то заботливую предусмотрительность для наставления, - говорит блаженный Августин, - она приучала ее заранее к строгим правилам жизни. Кроме определенных часов, когда Монике за столом с родителями предлагалась очень умеренная пища, няня не позволяла ей пить ничего, даже воды, хотя бы она чувствовала жажду", и, приучая ее таким образом к воздержанию, предохраняла от всех опасностей в будущем, а без воздержания, лишения, твердости характера и жертв нельзя быть ни христианкою, ни женою, ни матерью, ни праведницею.

     Так протекло детство блаженной Моники, подобно ясной утренней заре, предзнаменующей великолепный день. Она уже переходила из отрочества в юность, когда ей было сделано предложение вступить в брак. Родители ее дали на него свое согласие, и, по неисповедимым путям Промысла, эта девица, которая по всем предположениям должна была всецело посвятить себя Богу или, оставаясь в мире, быть самою счастливою супругою, была соединена брачными узами с таким человеком, который, как оказалось впоследствии, был недостоин назваться ее мужем. Патрикий, с которым мы должны несколько ознакомиться, был уроженец города Тагаста, происходил от древнего высокого рода, более знатного, чем семейство Моники, но был небогат; и к тому же он был язычник и крайне жесток. Все ужаснулись, узнав, что Моника вступает в брак с Патрикием: так далеко прошла молва о его жестоком характере. Но этим не ограничилось несчастие. Чтобы быть достойным Моники, чтобы составить ее счастие и быть счастливым, для этого необходимо было чувствовать ту святую любовь, которою пламенело ее сердце, т.е. нужно было и самому Патрикию украсить свою душу теми добродетелями, которые составляют украшение брачной жизни: целомудрие, воздержание, скромность и другие качества. Патрикий же и до брака предавался всем низким порокам и, чуть не на другой же день после свадьбы, возвратился к прежней, безнравственной жизни.

     Все предвещало этой юной девице, которая могла ожидать в жизни столько высоких радостей, много скорби, много часов тяжелого одиночества, невыразимых страданий и, как неизбежное следствие всего этого, много опасностей и даже ошибок, если бы Бог не послал ей силу мужественно перенести несчастия и Своею Божественною помощию не утвердил ее на той высоте добродетели, на которой она не переставала пребывать во всю жизнь.

     Блаженная Моника не выходила до брака из среды христианского семейства. Она не подозревала того, что делается в тех семействах, в которых не обитает любовь к Богу и волнуют жизнь необузданные страсти. Свекровь ее была еще жива, и Моника, как бы для того, чтобы все обстоятельства соединились для увеличения ее тягостного положения среди иноверческой семьи, должна была жить вместе с нею. Язычница-свекровь много походила нравом на сына-язычника: она была женщина надменная, жестокая, своенравная. Служанки их были достойны матери и сына. Не имея возможности открыто восставать против своей молодой госпожи, они тайно клеветали на нее.