Завещание Верманда Варда - [26]

Командир корвета был облачен в куртку тёмного хаки с поднятым, по случаю назойливо моросящего дождя капюшоном, из под которого выпячивалась высокой тульей наполовину скрытая офицерская морская фуражка. Сверкнул золотом на красной эмали краб-кокарда – позолоченный якорёк увенчанный королевской короной. Изображение символа норвежских монархов заставило меня внутренне улыбнуться – припомнился недавний разговор с юной принцессой Ленни Бьернсон в тесной корабельной каптёрке.

«Сейчас без четверти пять». – взглянув на часы, продолжил майор по английски. «Есть срочное дело. Сообщи капитану, что я жду его в своей каюте. Вахтенный, кивнул он в сторону стоящего рядом по стойке смирно долговязого матроса, вас проводит». Меня, каюсь, пробрал детский овечий страх, других детских неожиданностей к счастью не произошло. Я вообразил себе не больше, не меньше, что предстоящий серьёзный разговор двух грозных капитанов пойдёт о моей скромной персоне, вернее о наших с племянницей Ленни вполне себе невинных, хотя и мезальянс отношениях.

Это был совершенно классический приступ Мании Величия, в народе именуемой Манькой Величкой. Эта зараза чаще всего цепляется к вшивым начитанным интеллигентам любого пола и возраста, отягощённым самоедским комплексом неполноценности и являет собой не что иное, как обратную сторону этого самого комплекса. Ещё я заметил по мере накопления личного опыта, что болезнь эта чаще предпочитает чудаков именно русской нации, вернее русских по духу. Ну много вы видели закомплексованных половозрелых американцев или каких иных нерусей. Нет ежели перед вами закомплексованный пациент с амбициями непризнанного гения, так это всенепременно или русский немец или русский еврей или какой другой русский. Впрочем это мнение субъективное и без претензии на конечную истину.

Я передал вахтенному штурману известие о том, что наш мастер Владлен Георгиевич приглашен на срочное рандеву командиром норвежского сторожевика «Сенья». Штурман потянулся было к трубке висевшего на переборке корабельного телефона, но тут из своей каюты поднялся на мостик сам Дураченко. Капитан не выглядел бодрячком, но и унылым его назвать тоже было нельзя. Он скорее походил на человека, ожидавшего какого то важного известия и наконец то его получившего. Однако оказывается, что известие это требует мягко говоря разъяснений, поскольку мало, что проясняет и даже ещё более «нагоняет туман».

Владлен выслушал меня и кивнул:«Что же пойду, отчего не пойти. Как родного в гости зовут. К тёще на блины, мля…» – «Тут вот, что ещё, Владлен Георгиевич» – замялся я – «Майор вроде сказал, что нас с вами вместе приглашает».Сказав это я почувствовал, что уши мои горят в полумраке штурманской рубки, возможно даже освещая некоторое пространство. Капитан взглянул на меня исподлобья острым взглядом битого и умного волка. «Много о себе мните, юноша» – едва заметно усмехнувшись в седую бороду, проворчал он – «В толмачи он тебя зовёт. Я ему боцмана сватал, дескать шпрехен зи дойч вери гуд знает, так он руками замахал:„Ноу, ноу. Он крэйзи. Я мол его вери гуд инглиш уже слышал. Пусть юнга переводит, хотя бы по сути понятнее“.

Мы с Владленом гуськом, как внучек с дедушкой поднялись по трапу на борт норвежца. Долговязый матрос, при ближайшем рассмотрении им оказался старина Йорик Скелет, оставив вместо себя другого матроса проводил нас в носовую надстройку к командирской каюте, месту встречи двух капитанов. Майор Бьернсон ожидал нас с открытой дверью и услышав шаги вышел навстречу. Он был облачён в явно неуставной белоснежный шерстяной свитер водолазку, который, как не странно шёл к его красному, обветренному лицу и стриженной ёжиком рыжей причёске.

– „Прошу садиться“.Хозяин каюты указал на небольшой, прикрученный к палубе полукруглый диван, обитый синим бархатом. Диван этот располагался почти в центре довольно просторной каюты. Три длинных больших иллюминатора с массивными броневыми заглушками напоминали о военном предназначении этого морского жилища.

Тут же находился небольшой, но весьма примечательный стол овальной формы. Вещь была явно антикварной и очень дорогой, такое мне приходилось видеть разве что в ленинградском Эрмитаже. Это была искусная инкрустация из разноцветного янтаря на мраморной столешнице. Янтарная мозаика изображала шведский королевский герб, знакомый мне по форме шведских же длинноволосых хоккеистов – увенчанный короной лев, стоящий на задних лапах в явно агрессивном расположении духа.

Майор вежливым жестом указал на блестящий металлический чайник с деревянной ручкой и две большие чайные чашки, затем поднялся и принёс из буфета открытую жестяную коробку с печеньем. Роскошный королевский лев с неодобрением косился оранжевым янтарным глазом на эти явно не аристократические чайные причиндалы. Однако чайник источал такой чарующий аромат, что Владлен Георгиевич не выдержал и смущённо кряхтя, наполнил наши с ним чашки. – „Я пригласил вас господин капитан“ – начал Бьернсон». «Чтобы сообщить пренеприятное известие» – машинально дополнил я про себя. «С тем, чтобы уведомить вас о ближайшем будущем» – продолжил он. «Через несколько дней ваше судно будет сопровождено в порт Трамсё».