Завещание Сталина - [17]

Умерший, Пётр Фомич Воронков, был удивительным инженером — экспериментировал целыми сутками. В его лаборатории дважды гремели взрывы, но оба раза он чудом отделывался лёгкими царапинами. Других пострадавших не было, — на время включения установки Пётр Фомич выпроваживал всех из помещений.

Для такого сына Отечества было бы не жалко выделить место и у Кремлёвской стены, но так пожелали его родственники — похоронить в деревне.

Отец Петра Фомича, Фома Петрович, в прошлом школьный учитель, которому было за 70, внезапно обнаружил цепкий ум и поразительную откровенность.

После поминок они вдвоём остались за поминальным столом, который медленно прибирала глухая родственница Фомы Петровича.

— Может, и я виноват в смерти сына, — грустно признался старик. — Я его вызвал-то для чего? Чтобы кое-что рассказать, что лежит на душе тяжёлым камнем…

И — поведал историю, ошеломляющую и почти невероятную.

Хотя, что в ней невероятного?

В 1942 году немцы расстреляли под Смоленском группу еврейских беженцев. Фоме Петровичу удалось спасти одного еврейского подростка. Вырастил его, выкормил. Заботился о нём больше, нежели о родном сыне: чтобы, не дай бог, позднее не попрекнул.

И что же? Определил приёмыша в Московский университет, и с тех пор от него ни слуху, ни духу — ни единого письмеца. И, мало того, наклепал приёмыш-то на Фому Петровича, будто бы он в годы немецкой оккупации был старостой и принимал участие в карательных расправах…

Прохоров хорошо помнит, что лучшего его разработчика почти целый год трясли органы. Конечно, защита директора спасла Воронкова от крайних мер, но кровушки у него попортили — будь-будь. Прохорову положили на стол предписание обкома партии — убрать Воронкова из головного КБ. Если бы он хуже понимал обстановку, он мог бы дрогнуть. Но он не дрогнул…

И пришёл день, когда захотелось разузнать об адмирале Колчаке, защищавшем иную правду, которую не отвергал напрочь и его отец. Захотелось разобраться во всех махинациях вокруг несчастной России, изобличить негодяев, объединённых преступной волей — овладеть чужим государством и присвоить себе его сокровища…

Он собрал много материалов, сделал выписки из сотен разных книг, даже и иностранных, и понял вдруг, обескураженный, что полной правды в бумагах нет, — она до того проста и вместе с тем до того сложна, что требует, быть может, для уяснения всей человеческой жизни, какого-то особого знания, мимо которого скользит и образование, и наука. «Вот ведь какая необъятная хитрость: знаешь про всё это, но оно настолько подлое и противоречащее человеческим понятиям, что не хочется верить. И это — главное, что уберегает ложь и подлость…»

Он хорошо понимал, томясь и беспокоясь, что именно на этой одноклеточной простоте, наглой лжи и беспощадном подавлении инакомыслия и держится нынешняя власть мировых заговорщиков, — теряются в беспомощности люди, осознав Правду, но бессильны передать её другим, ибо она предполагает не только иные знания, но и мощный авторитет изрекающего их, — каким авторитетом располагает в наше время честное сердце, которому противостоит мировая индустрия пропаганды, тысячи вышколенных негодяев, пользующихся самой современной коммуникационной техникой и действующих по всем психологическим законам внушения и зомбирования?

Ещё и другое прожигало горечью, и это было истиной причиной беспокойств: можно ли вообще сопротивляться наступлению заговорщиков, умело сталкивающих всех лбами и остающихся на плаву — в качестве посредников и судей?

Он так и не сумел докопаться до фактов, которые приоткрыли бы свет на махинации этих бандитов: каким образом Колчак или Деникин рассчитывались с «союзниками» за поставку складских запасов старого оружия и старого обмундирования? От источника к источнику схема расчётов двоилась, троилась, а то и вообще пропадала. Было ясно, что мошенники драли втридорога с несчастной, вновь оккупированной иноземцами России, но — как? Выяснилось, что существовали совершенно разные документы о количестве золота в каждом вагоне, и разбежка была потрясающей — растащили собственность русского народа, которую он никогда не видел и никогда не увидит…

Негодяев интересовали власть в России и сокровища России, потому им была необходима гражданская война, — чтобы потопить в крови всех, кто мог препятствовать их диктатуре.

Первым, кто мог встать на их пути, был Ленин, запрограммированный для выполнения интересов, лишь номинально связанных с интересами российского общества. После захвата политической власти он был уже не нужен, как был совершенно необходим для её победы. Главной фигурой сделался Лейба Бронштейн-Троцкий, имевший глубокие связи с финансовым капиталом в США и оттуда командированный в Россию.

Прогремел выстрел Фанни Ефимовны Каплан. Но получилась небольшая осечка — Ленин был покалечен, но остался жив.

Однако выстрел исполнил своё второе назначение — положил начало красному террору как главному мотору гражданской войны и всей «социалистической революции». Отныне путь для любых убийств и насилий был открыт. { Покушение на Ленина в то время значило столько же, сколько разрушение зданий Всемирного торгового центра в Нью-Йорке 11 сентября 2001 года — это событие тоже развязало руки для репрессивных действий по всему миру —