Завещание красного монарха - [3]

- Именно того. Карпухина. Странно. Что-то я сильно сомневаюсь, чтобы это был действительно он.

Речь шла о всесильном начальнике Главного управления охраны Президента, его личном друге и сподвижнике, который после выборной кампании был неожиданно отстранен от должности и отправлен в отставку.

- А ты позвони, да проверь, - предложил коллега.

- Ничего другого не остается, - отозвался следователь.

Набрав номер, он попросил к телефону Алексея Степановича. По мере того, как он говорил, лицо его все больше вытягивалось, приобретая каменное выражение. Затем он положил трубку на место.

- Ну и дела! - произнес он, пожимая в растерянности плечами. И, помолчав с минуту, добавил: - Главное, теперь можно не беспокоиться о похоронах этого чудика.

- Ты разговаривал с ним, как с товарищем Сталиным. Стоя, - заметил коллега, усмехнувшись.

- Молчи, что ты понимаешь! - махнул рукой тот. - Может быть, всем нам сейчас именно и необходим как раз такой человек, как он. Больше было бы в стране порядка и меньше всякой сволоки под ногами.

Тело покойного пролежало в городском морге до второго января. Затем друзьями Просторова оно было перевезено на Байкальскую улицу, в квартиру, где до недавнего времени проживал бывший пенсионер. Там же состоялись и прощальные поминки. После панихиды и отпевания в церкви Савватия и Зосимы, Геннадий Сергеевич был захоронен на Востряковском кладбище. В погребальной церемонии, как ни странно, приняло участие очень большое количество людей. Среди них виделись весьма значительные фигуры в политическом мире, включая и генерала Карпухина, хотя сам Просторов вел довольно замкнутый образ жизни. Все было обставлено торжественно, но без особой вычурности и излишнего блеска. Кладбище - не то место, где соревнуются в роскоши. О тщетности земных утех напоминало и карканье ворон, рассевшихся на голых ветвях. Перед тем, как гроб с телом покойного был опущен в могилу, генерал Карпухин произнес прощальную речь. Звучала она несколько загадочно для непосвященных (а были тут и такие). В глухо разносящемся окрест голосе слышалось скрытое предупреждение:

- ...ушел из жизни еще один наш соратник, друг, философ, блестящий аналитик, один из тех, кому может быть присвоено высокое звание Учителя. Он сделал необычайно много для нашего общего дела, для воплощения той идеи, которой мы служим. Смерть вырывает лучших, самых опытных и мудрых людей, а Геннадий Сергеевич еще не исчерпал все свои возможности в этом мире. Жаль, что случилось непоправимое... именно тогда, когда наконец-то пришло время действовать... Когда уже поздно отступать, да и некуда. Нельзя предаваться отчаянию. Еще не все потеряно. Мы сильны нашим единством и верой в Россию. В ту Россию, которую так боятся господа чубайсы и березовские, примирившиеся внуки раввинов, пытающиеся превратить ее в мировую свалку отходов, обглодать до голых костей... Не выйдет! У нашего государства два вида врагов - внешние и внутренние. И грядущие изменения будут очень тяжкими. Но мы поганой метлой выметем отсюда всю нечисть, всю кровососущую мразь. Будем же помнить о тех, кто посвятил этому всю свою жизнь. Будем помнить о Геннадие Сергеевиче Просторове. Ветераны нашего движения уходят, как опавшие листья. Но весной вызревают новые почки и древо Жизни, имя которому - Россия - не засохнет никогда. Будущее за нас! С нами правда...

Хриплый, слегка простуженный голос опального генерала продолжал плыть над могильными плитами и поникшими, непокрытыми головами, а некий молодой человек с редкой бородкой и круглыми очками, отделившись от толпы, уже уходил по протоптанной в снегу дорожке прочь, так и не дослушав до конца всю речь и не досмотрев финальной сцены. Он не любил похороны. Не выносил их с тех пор, как полтора года назад навсегда расстался с женой и дочерью, погибших в автомобильной катастрофе. Возможно, что он не пришел бы сюда, на Востряковское кладбище, и сегодня. Но Просторов для него был именно тем человеком, кто в свое время вернул его к жизни. А в последние месяцы их связывали особо доверительные отношения, которые порой, крайне редко, возникают только между отцом и сыном.

3

Квартира оказалась выстуженной, на ковер в комнате даже намело немного снега, а все потому, что отправляясь на похороны, он позабыл закрыть балконную дверь. Черный, с рыжими пропалинами вальдхунд - фигурой и повадкой напоминающий одновременно и овчарку, и лайку, относящийся к породе лапландских сторожевых - встретил хозяина громким лаем и радостным вилянием хвоста. Но в блестящих карих глазах мелькала и укоризна: почему ушел, не взяв меня с собой?

- Потому что там, куда я ходил, тебе не место, - ответил молодой человек, поправляя круглые очки и машинально гладя собаку по загривку. Успокойся, Лера, дурочка с переулочка, угомонись, не лижи меня в нос.

Закрыв балконную дверь, он вскипятил кофе, вернулся с чашкой в комнату и встал около окна, глядя на сияющие позолотой купола церкви Савватия и Зосимы, где совсем недавно проходило отпевание Просторова. Лера, неотступно следовавшая за ним, улеглась возле ног. "Вот и все, - подумал молодой человек. - Нет больше Геннадия Сергеевича." Какая-то пустота легла на сердце, словно его поместили в стеклянный непроницаемый сосуд. Он стал вспоминать их последнюю встречу, тридцать первого декабря, четыре дня назад, за несколько часов до наступления Нового Года. Старик предвидел, что скоро умрет, но относился к этому с философским спокойствием. Даже шутил. Он вообще был остроумным человеком. Не таким, как одесские хохмачи с двойным гражданством, готовые смеяться над всем русским и веселиться при любом режиме - лишь бы побольше помоев и грязи, в которых так хорошо хрюкается. Этих он презирал, а эстрадных юмористов, развивая теорию Дарвина еще дальше, считая их происходящими не от обезьян, а от каких-то заразных венерических бактерий.