Зауряд-полк - [57]

Через день в приказе по бригаде говорилось, что Переведенов и Миткалев перемещаются для пользы службы один на место другого, и Ливенцев имел уж теперь возможность познакомиться со странным человеком, который оказался в состоянии рассердить даже "нашего обожаемого", как тогда писали в газетах, монарха своим упоминанием о революции.

Зайдя как-то в канцелярию дружины, Ливенцев заметил там новое лицо, лицо, правда, не то чтобы сосредоточенное в себе, но чрезвычайно хмурое, недовольное, с тяжелым выражением мутных серых небольших глаз, с землистым цветом кожи, с прихотливо изогнутым шрамом от левого угла плоских губ до ушной мочки, причем только и была эта мочка, остальной же части уха не было совсем.

Голова держалась вперед, будто с намерением боднуть, но грудь была впалая, и все тело какое-то хлипкое, явно слабосильное, болезненное.

Это и был переведенный для пользы службы Переведенов. Он посмотрел на Ливенцева по-своему, то есть очень как-то хмуро и подозрительно и обидно-презрительно в то же время, как смотрел он, должно быть, и на царя, и, когда Ливенцев назвал свою фамилию, дернул слегка головою с торчащими неприглаженно косицами и сказал:

- Слыхал про такого.

- А что вы именно слыхали? - полюбопытствовал Ливенцев.

- Да вот то, что мне бы надо на ваше место...

Ливенцев понял, что слыхал он об этом не от другого кого, как все от того же поручика Миткалева, и усмехнулся:

- Не стоит вам мечтать об этом: ведь прибавки к жалованью никакой вы не получите.

- Как это не получу? Я-то? Я получу, если захочу! Вона, прибавки не получу!.. Чтобы я?.. Сказал тоже... один такой!

Говорил он отрывисто, будто не хватало воздуху ему на длинную фразу, и очень был при этом серьезен.

- Гм... Как же именно получите? - удивился немного Ливенцев.

- Так! Это уж мое дело, как... Скажи вам если, так вы и сами кинетесь требовать. А тут нужно требовать, а совсем не просить.

Голос у него был очень похож на голос Миткалева, и Ливенцев спросил его непосредственно:

- А водочку вы, должно быть, ненавидите?

- Водку?.. А?.. Угостите, а? - очень как-то сразу оживился Переведенов и даже двумя пальцами взял его за рукав, правда, осторожно, испытующе.

- Нет, что вы! Я спросил только...

- Спро-сил!.. Об чем спрашивает! - по-прежнему презрительно глянул Переведенов. - Штабс-капитан так чтобы вертелся, вроде собачки возле стола, а прапорщик чтоб на правах ротного командира?.. Это не модель, нет! Я это командиру дружины сегодня доложу.

- Чудак! Сам себе беспокойство накачать хочет, а зачем? - сказал Ливенцев, усмехнувшись, и отошел. Но на другой же день услышал, что Переведенов действительно обращался к Полетике и сказал даже, что это не по закону, чтобы штабс-капитан был младшим офицером, а прапорщик занимал самостоятельную должность. И на это будто бы Полетика ответил:

- Младший офицер из вас действительно ни к черту! Проситесь сразу в командиры дружины: это вам подойдет больше.

Когда в другой раз встретил Ливенцев Переведенова, тот уже не говорил ни о должностях, ни о законностях, а только о водке.

- Угостите, а?.. Ну что вам стоит?.. Вы, говорят, человек богатый! - и преданно смотрел в глаза.

- Ну как это угостить? Что, у меня запас водки, что ли? - пробовал уйти от него (дело было на улице) Ливенцев.

Но Переведенов положил свою руку в карман его шинели и бубнил около:

- Я вам песню тогда спою... Вот такую песню:

За речкой, за быстрой

Становой едет пристав...

Ой, горюшко-горе,

Становой едет пристав!

- Ну зачем мне такие песни? - пытался освободить свой карман от его руки Ливенцев.

А Переведенов продолжал самозабвенно:

Утя-ток, гуся-ток,

Да деся-ток поросяток...

Ой, горюшко-горе,

Да десяток поросяток...

Между тем пьян он не был: он только жаждал напиться.

Когда сказал о нем Ливенцев Кароли, темпераментный грек выразительно выпучил глаза и выставил губы:

- Накажи меня бог, променял наш цыган кобылку с запалом на меринка с норовом! Это же, если ему с мозга рентгеновский снимок сделать, там шишка на шишке сидит, шишкой погоняет. Да по нем все сумасшедшие дома плачут - в корень, в кокарду, в Распутина!.. Миткалев хотя и пьяница был, так ведь не такой же дурак, а этот и пьяница и сумасшедший. Да он нам когда-нибудь ночью казарму керосином обольет и подожжет, - накажи меня бог, правда! К нему нужно человека приставить, чтобы за ним наблюдал. Он по своей невменяемости на любую уголовщину способен, - в печенку, в селезенку, в корень!

Ливенцев и сам видел, что из двух хитрецов командиров дружин перехитрил все-таки старший в чине.

Но ему было суждено вскоре вздохнуть свободно: уходил теперь уже действительно, а не гадательно, подполковник Генкель, и не на должность командира дружины, а почему-то в заведующие имуществом авиационного парка в том же Севастополе. И еще думал только Ливенцев, кто же теперь кого осилит Мазанка ли Пернатого, или вкрадчивый Пернатый несколько вспыльчивого Мазанку, как в приказе появилось, что на место Генкеля заведующим хозяйством назначается с переводом из дружины генерала Михайлова какой-то подполковник Гусликов.

Это возмутило всех в дружине, даже и Кароли, который думал с назначением на хозяйство Мазанки или Пернатого опять получить роту, но Ливенцев был совершенно удручен тем, что Генкелю устроили прощальный обед все в том же гостеприимном домике Урфалова и кое-кто, пусть даже и выпивши, даже поцеловался с ним на прощанье.