Затон - [32]

Родись Слава на сто лет раньше и, возможно, русская история получила бы еще одного пламенного борца с неравенством, мечтающего исправить человеческую природу, заливая землю на сотни километров вокруг себя людской кровушкой. Но он родился в последней четверти двадцатого века, во времена, впоследствии названные застойными, когда естественная страсть человека к накопительству, семейному уюту и комфорту была признана вполне законной. Дальнейшее развитие событий только укрепляло и развивало в людях эту пагубную страсть. Жизнь научила Славу, что человек – такое существо, которое не может само остановиться. Ему всегда всего мало. И он продолжает хапать, хапать. Причем, чем больше стремится человек хапнуть, тем более подлые и мерзкие поступки приходится ему совершать. Поэтому, деньги, этот, по выражению экономистов, всеобщий эквивалент, являющийся для большинства мерилом жизненного успеха, благосостояния, творческих возможностей, счастья, наконец, для Славы стали показателем моральных качеств человеческой личности. Он был вполне согласен с Евангелием, утверждавшим, что проще верблюду пройти в игольное ушко, чем богатому обрести царство небесное. И даже если некий богатый субъект еще не успел совершить ничего отвратительного, то это ему предстояло в будущем.

Несовершенство этого мира удручало Славу, не давая вздохнуть ему полной грудью и обрекая на мучительные поиски своего места в нем. Жить в этом мире по его законам и правилам он не мог и не хотел, а что делать с ним – не знал.

И тут подвернулся генерал. И невольно подсказал Славе выход из тупика. Теперь жизнь его обрела настоящий смысл. Он очищал общество от мерзавцев и негодяев. А в том, что это были мерзавцы и негодяи, он не сомневался. Ведь никто не заказывал слесаря дядю Васю, простого клерка Петю или училку Марьиванну. Заказывали негодяи. И заказывали подобных себе же негодяев. «Я не могу очистить все общество и сделать его идеальным, – думал Слава. – Но я могу существенно проредить ряды мерзавцев, и от этого многим хорошим людям станет легче дышать. Как волк, уничтожающий слабых и больных косуль, не дает распространиться заразной болезни, тем самым спасая остальное стадо, так и я сдерживаю распространение в обществе эпидемии всеобщей подлости и предательства. Я – то неизбежное зло, которое в итоге порождает добро, давая ему развиваться в правильном направлении. Я, как булгаковский Воланд. А не будь меня, добро в своей слабости породит такую злую силу, которая поглотит все, всю Землю».

Заказ на генерала Маркушева он получил в один из длинных осенних вечеров, когда бабье лето уже позади, но желтая, бурая и красная листва еще не окончательно облетела с деревьев, украшая своим пламенным разноцветьем вечно молодящуюся красавицу, старушку-Москву, когда день-деньской мелкий, нудный дождик то и дело принимается поливать улицы, а на кухонном столе дымится большая кружка со свежесваренным кофе, и даже самая убогая кухня становится уютной и теплой. Работы на тот момент у Славы не было никакой, поэтому у него было достаточно времени, чтобы все взвесить и обдумать. Он думал до утра, но так и не нашел ответа.

Он решил использовать канал, которым до сего дня пользоваться еще не приходилось. Он послал сигнал, означающий, что он просит личной встречи с генералом. Такая возможность оговаривалась в самом начале. Было оговорено также место и время встречи.

Встретились они в одном из дальних уголков Измайловского парка.

Рад видеть тебя, – не вставая, генерал протянул руку подошедшему Славе. – Садись. – Он сделал приглашающий жест. – В ногах правды нет. Что-то ты выглядишь хреново. – Сказал он, когда Слава уселся рядом. – Что, со сном проблемы?

Слава молча пожал плечами.

Так что стряслось у тебя, дружок? – внимательно глядя прямо ему в глаза, спросил генерал.

Когда Слава начал говорить, речь его была сначала похожа на работу несмазанного механизма, но по мере течения их беседы она становилась все более связной и многословной.

Да… Закис я… В одиночестве. Работы… Давно… Не было.

И это все? – с недоверием в голосе спросил генерал.

Все, – подтвердил Слава.

«Ой ли? – подумал генерал. – Интересно, куда это ты клонишь?» – А вслух произнес, медленно цедя слова сквозь зубы, как бы обсасывая их и пробуя на вкус каждое:

Да… да… Ты прав. Мне надо было об этом подумать раньше. В силу специфики твоей работы ты должен держаться особняком, в отрыве от коллектива. А русский человек коллективист по натуре. Недаром у нас в отличие от запада всегда существовала община. Общественные ценности для русского человека всегда стояли выше личных, индивидуальных. Я всегда знал, что ты работаешь не столько за деньги, сколько за идею, за общее дело. Да… Я всегда это понимал… Правильно, капитан?

Так точно, Егор Виленович, – подтвердил Слава. – Устраняя наших общих врагов, я всегда льстил себе надеждой, что вношу свою лепту в дело установления нового, более справедливого, по-настоящему справедливого порядка в нашей стране. Ведь именно это является нашей общей целью, правильно, товарищ генерал? Ведь не для того же мы собрались вместе, чтобы просто себе карманы набить?