Затмение - [32]

— Ты же не расскажешь об этом Кэролайн?

— Конечно нет.

Она взяла его тарелку.

— Пудинг? Или варенье? Или пирог с крыжовником?

— Пирог, если его делала ты, а не Джейн. Благодарю.

Росс наблюдал, как Демельза встает и режет пирог. Беременность еще никак не отразилась на ее фигуре: все та же длинноногая грация, та же порывистость юности.

— В Лоо я встретил двух французских эмигрантов, оба аристократы: некие месье дю Корбин и граф де Марези. Я спросил дю Корбина, что вероятнее всего могло произойти с Дуайтом, если он выжил в кораблекрушении. Но мне кажется, что дю Корбин все еще живет в рыцарские времена. Он утверждает, что всех захваченных офицеров сразу обменивают или освобождают под залог, и поэтому, раз мы еще ничего не слышали о Дуайте, он мертв. Но полагаю, он не осознает, что за полтора года его отсутствия условия во Франции изменились к худшему. Связь нарушена, и, пока не будет установлено какое-то подобие порядка, никто не в силах контролировать процедуры, раньше подразумевавшиеся само собой.

Демельза опустилась на стул и глядела, как муж ест. Она сидела, разглаживая локтем скатерть, опершись другим о стол.

— Я боюсь, что если ты вскоре не получишь новостей, то можешь сам отправиться задавать вопросы.

— Если и так, то в этом почти никакого риска. Оба правительства пока не препятствуют неофициальной торговле.

— Дело не в правительствах, как ты их называешь. Дело в людях. Идет война. Кто-то может об этом забыть, если это помогает набивать карманы, но другие-то помнят. Ненависть будет возрастать с каждой неделей. Видишь, что Уилл говорит о людях в Бресте. Тебя могут атаковать в море, захватить в плен или вовсе всадить нож в спину. Это только одна из опасностей. Другая — тебя могут схватить при высадке в Англии. Ты и так однажды едва спасся, и было бы слишком полагаться на такую удачу снова.

Он улыбнулся.

— Как же много опасностей ты видишь! Похоже, ты забыла мои слова, когда я узнал, что ты ждешь ребенка. А помнишь, что ты мне ответила? «Мы — заложники судьбы уже потому, что живем».

— Росс, это не одно и то же. Для женщин любого происхождения это естественный удел, это их судьба — вынашивать детей. У меня уже было двое. Почему в третий раз должно быть по-другому? Но мужчины… это не их естественный удел — путешествовать за моря и рисковать жизнью во враждебной стране.

— Даже ради друга?

— Эх… Я знаю, знаю… — она насупилась. — Ты выставляешь меня в дурном свете. Зачем ты выставляешь меня дрянной, Росс? Ведь другие могут сделать то же, что и ты. Найми их. У нас достаточно денег, вот тебе и способ их потратить.

***

В церкви Сола службы проходили в одиннадцать часов утра каждое первое и третье воскресенье и в два часа пополудни в остальные воскресенья месяца. На службах преподобный Кларенс Оджерс читал молитвы и проповеди, а хор и музыканты поочередно исполняли псалмы и гимны, подхватываемые редкими прихожанами. Старина Чарльз Полдарк любил, когда вечерние службы начинались около пяти-шести часов, естественно, время было выбрано самое для него удобное. Но спустя пару лет после его смерти остальные члены семейства Полдарк проявляли мало интереса к церкви, и вечерние службы вновь стали проводиться в более привычное для прихожан время. Когда умер Фрэнсис, Элизабет осталась с маленьким сыном на руках, и по причине нехватки времени и сил старинные обычаи сошли на нет. Особенно сожалел об этом мистер Оджерс, поскольку в обязанность господского дома входило еженедельное угощение викария обедом. Все попытки мистера Оджерса убедить Росса Полдарка взять на себя эту и иные обязанности с треском провалились.

Но теперь, когда дом стал принадлежать Уорлегганам, в нем установился новый порядок, и мистер Оджерс был очень рад видеть в церкви по воскресеньям нового сквайра вместе с остальными его домочадцами, с теми, кого он считал нужным с собой привести. Признаков того, что старая добрая традиция подкармливать бедного викария вот-вот вернется, пока заметно не было, однако мистеру Оджерсу иногда оказывалась более ценная помощь в виде реальных денег. Событие настолько беспрецедентное, что бедолага священник беспокоился лишь об одном — как и что лучше изменить в форме, времени и условиях проведения службы и учесть все пожелания мистера Уорлеггана.

В глубине души Оджерс был вынужден признать, что иметь дело с мистером Уорлегганом — не совсем то же самое, что с Чарльзом или Фрэнсисом Полдарками. Ни один из Полдарков не появлялся на службах так же регулярно, как мистер Уорлегган. Со стариком Чарльзом было непросто из-за его внезапно возникающих пристрастий и предубеждений, да еще эта его нескончаемая отрыжка. Молодой Фрэнсис порой был резок и язвителен. Но оба они относились с Оджерсу как к равному, ну или почти как к равному.

Чарльз говорил: «Оджерс, вы что, с утра не в своей тарелке? Или вы думали, что я сплю, да? Пфф! Не то что бы я вас попрекал этими дурацкими еврейскими именами...»

А Фрэнсис мог сказать: «Боже, Оджерс, этот парень, Пермеван, извлекает такие кошмарные звуки из виолончели! Свинья визжит приятней, когда ее режут. Может, попросите его разбавлять свой джин водой?»