Затерянный остров и другие истории - [19]

Но как-то утром влюбленные бродили по холмам в дальних верховьях реки, и даже бдительный глаз воина Туламины не сумел распознать скрытого присутствия врага. С той стороны каньона, крадучись, ползли два обманутых брата его юной жены, что шла рядом. Их луки были натянуты, их сердца пылали ненавистью и мщением. Словно два зловещих стервятника, две стрелы устремились через смеющуюся реку. Но им не удалось поразить цель — грудь победоносного воина Туламины, девушка бессознательно выступила вперед. И тотчас же с легким вздохом упала ему на руки — стрелы братьев глубоко вошли в ее нежное смуглое тело.

Не одна луна миновала, прежде чем возмездие воина настигло старика-вождя и двух его ненавистных сыновей. Но когда это, наконец, совершилось, доблестный юный воин Туламины оставил свой народ, свое племя и землю и отправился далеко на север. Он ушел, распевая прощальную военную песню «Сердце мое сражено на реке Туламине».

Но душа его юной жены по-прежнему живет в глубине каньона, и песня ее сливается с музыкой этой самой сладкозвучной реки в долинах Сухопутного Пояса. Потому-то смех, плач, шепот прекрасной Туламины будут вечно преследовать слух того, кто хоть раз внимал ее песне.

СЕРАЯ АРКА

Пароход, словно большой ткацкий челнок, сновал туда-сюда мимо множества мелких островков. Длинный шлейф серого дыма тяжко повисал вдоль неясных берегов, отбрасывая тень на жемчужные воды Тихого океана, лениво набегавшие здесь и там на скалы, слишком прекрасные, чтобы решиться на их описание.

Отобедав, я поднялась на корму с естественным желанием путешественника полюбоваться красотой неповторимого северного заката. По счастливой случайности я выбрала место рядом со старым тилликумом, который сидел, склонившись, у поручней. В тонко очерченных губах его виднелась трубка, смуглые руки были сложены, а темные глаза обращены далеко в море, словно прозревая будущее… А может быть, они созерцали прошлое?

— Кла-хау-я, тилликум! — приветствовала я его.

Повернув голову, он чуть улыбнулся.

— Кла-хау-я, тилликум! — отвечал он с той теплотой и мягкостью, которую я всегда замечала у племен Побережья. Я придвинулась ближе, и он отметил это действие еще одной полуулыбкой, но не двинулся с места, по-прежнему замкнувшись в своей величавой твердыне. Все же я надеялась, что приветствие на языке чинук послужит мостом, по которому удастся перейти ров, окруживший замок его молчания.

Как истый индеец, он выдержал паузу, прежде чем продолжить знакомство. Затем заговорил на превосходном английском:

— Знакомы ли тебе эти северные воды?

Я покачала головой.

Через некоторое время он подался вперед, устремив взгляд за изгиб палубы, поверх проливов и стремнин, сквозь которые лежал наш путь, к отдаленной полоске воды по левому борту. Затем вытянул вперед руку ладонью вверх — особенным, чисто индейским жестом.

— Видишь его, вон там? Маленький остров… Он отдыхает на поверхности вод, словно белая чайка…

Прошло время, пока мой неопытный глаз различил его. И вот внезапно проступил контур, скрываемый дымкой расстояния, — серый, туманный, призрачный.

— Да, — ответила я, — теперь вижу. Ты расскажешь мне о нем, тилликум?

Он быстро взглянул на меня, отметив смуглый цвет моей кожи, потом кивнул.

— Ты — одна из нас, — сказал он, очевидно не допуская и мысли о противном. — Иначе я не стал бы рассказывать; но ты не будешь смеяться над моим рассказом, потому что ты — одна из нас.

— Да, я — одна из вас и, значит, смогу понять, — ответила я.

Прошло целых полчаса, прежде чем мы приблизились к острову, и ни один из нас не произнес за это время ни слова. Затем, когда «белая чайка» оделась скалами, деревьями и утесами, я заметила в самом центре ее огромный каменный свод, без изломов и трещин, вздымающийся к небу; туман, особенно густой у основания, заставлял всматриваться пристальнее, чтобы уловить точные очертания.

— Это Серая Арка, — кратко пояснил он.

Лишь теперь различила я примечательный массив, открывшийся нашему взгляду. Скала представляла собой великолепный сводчатый проход, сквозь который в сгустившихся красках закатного солнца проглядывало безмятежное мерцание Тихого океана с другой стороны острова.

— Что за поразительный каприз природы! — воскликнула было я, но его смуглая рука предупреждающе сжала мою, и он прервал меня почти резко.

— Нет, это не природа, — сказал он. — Ведь ты — одна из нас, вот почему я сказал, что ты поймешь; ты поверишь, что я говорю правду. Великий Тайи не создавал этого арочного свода, то были, — здесь он понизил голос, — то были чары, колдовство и чары краснокожего. Случилось это очень давно, — начал он, перейдя на ломаный английский, вероятно, под действием настроя и окружения, — задолго до той поры, как родилась ты и твой отец, или дед, или даже его отец. Повесть моя — для женщин, пусть услышат и запомнят ее. Женщины — будущие матери племени, и здесь, на Побережье, мы глубоко почитаем их. Женщины-матери — о-о! — они очень, очень важны, говорим мы. Бойцы-воины, храбрые мужи, бесстрашные девушки — все обязаны своей жизнью и достоинствами женщине-матери; разве это не всегда так?