Затерянный мир Кинтана-Роо - [56]
Когда я утром проснулся, солнце уже взошло. Из джунглей медленно подымался легкий туман. Отрываясь от верхушек гигантских деревьев, он исчезал в голубом лучезарном небе.
Мне на всю жизнь запомнится это великолепное утро. Тихо струящийся туман и маленькая открытая хижина, где я провел ночь, — приют в глубине сурового леса, маленький плацдарм человека среди необозримого океана всесокрушающей растительности.
Наскоро позавтракав, мы отправились в путь. Канче шел впереди с моими вещами на спине. Голову его охватывал широкий ремень, на боку висел мачете, а в руке он легонько сжимал ружье. Мы пробирались через густые заросли, оставив позади себя древнего идола стеречь мильпу. Под его строгим надзором должна расти кукуруза, чтобы дать пищу детям Канче, самому последнему среди бесчисленных поколений майя, этого загадочного народа, который вдали от нашей цивилизации, вне пределов христианского мира создал в джунглях собственную удивительную вселенную, питаясь кукурузой и поклоняясь своим богам.
Мысли мои были прерваны выстрелом, за ним последовал второй. Это Канче, застыв вдруг на месте, удачно подстрелил пару чачалак. Их зловещие, панические крики продолжали звучать у меня в ушах. Я обрадовался дополнительному запасу пищи и тут же с удивлением подумал, что у меня уже выработался особый условный рефлекс на те вещи, которые еще недавно были для меня лишь развлечением, игрой. Помню, как далек я был от малейших гастрономических соображений, когда в пятнадцать лет подстрелил свою первую дичь, или позднее, когда мне столько раз приходилось стрелять по мишеням или ходить на охоту исключительно ради удовольствия.
Через несколько часов мы подошли к огромному сеноту шириной около двухсот футов. Края этого глубокого провала в известняках со всех сторон круто обрывались к воде. Сенот казался глубоким зеленым глазом среди джунглей. Теплая вода была прозрачна, и в глубине можно было увидеть плавающих рыб, загадочных рыб сенотов, живущих, можно сказать, под землей. Напиться из сенота мы не могли, так как вода была слишком глубоко.
Обогнув сенот, Канче привел меня к заброшенному навесу из пальмовых листьев, под которым стояло несколько примитивных скамей — простые бревна, положенные на колья с развилкой. Это был маленький лагерь, где во время сезонов сбора чикле когда-то жили чиклеро и варили здесь свой латекс, белый сок саподильи.
От этого полуразрушенного лагеря мы двинулись дальше на юг прямо через джунгли. Тропы здесь не было, и Канче непрерывно взмахивал мачете, прокладывая дорогу напрямик к Чунйашче. Удивительно, каким образом он определял направление. Двигались мы очень медленно, так как без конца приходилось прорубать себе путь в непролазной чаще молодых пальм, обходить поваленные стволы и огромные деревья, но все же через час мы уже выбрались на какую-то узкую тропу (именно ее и разыскивал Канче) и пошли по ней быстрым шагом.
К полудню я совсем выдохся. Умирая от жажды, я без конца задавал Канче один и тот же вопрос:
— Много еще идти?
— Не очень, — коротко отвечал он мне всякий раз.
В пути порой начинаешь ненавидеть дороги и все эти неизвестные тропинки, у которых нет ни начала, ни конца. Они все тянутся и тянутся, и никак не дойдешь до последнего поворота, означающего остановку и отдых. В Кинтана-Роо меня часто одолевало отчаяние на этих бесконечных тропах, которые уходили в дальние дали, и последний поворот всегда показывался значительно позже, чем я ожидал. Сколько раз я бывал разочарован, сколько раз надеялся, что следующий поворот окажется последним, и бывал обманут. Мой мозг начинал уставать от утомления, от надежд, от разочарований, и я безвольно тащился дальше размеренным шагом вечности, чтобы наконец, когда уже меньше всего этого ждешь, прибыть на место.
Так было и на этот раз, когда мы, усталые и взмокшие от пота, вышли на поляну. После духоты джунглей я мог наконец свободно вздохнуть. Теперь я очень хорошо понимал, что такое клаустрофобия[18] джунглей, о которой мне толковали в Мериде.
Это был Чунйашче — три маленькие хижины на поляне среди болотистых джунглей. Как раз в это время две женщины доставали воду из колодца. Мы утолили жажду, Канче что-то сказал женщинам на языке майя, и мы вошли в одну из хижин.
Голова знатного майя из Паленке. Условность изображения не уменьшает портретного сходства.
Сеньор Месос у своей хижины в Пуа.
Автор около храма Йочак.
Маленький храм в Мотансеросе.
Пабло Канче.
Индейская хижина в деревне Тулум.
Каменная голова, охраняющая кукурузу на мильпе Канче.
Семья индейцев майя.
Вход во дворец в Чунйашче. Обратите внимание на остатки древней деревянной притолоки.
Немного передохнув, я вспомнил о главной цели своего прихода сюда и стал расспрашивать о руинах. Хотя я был страшно разбит и измучен и мне совсем не хотелось двигаться, я все же заставил себя выйти из хижины. Индейцы, наши хозяева, повели меня через поляну мимо других хижин. Остановившись в конце поляны, мужчина показал пальцем куда-то вверх. Я поднял глаза и остолбенел. Над верхушками самых высоких деревьев вздымалось к небу сооружение типа маленьких храмов, стоящее, как я потом увидел, на огромной пирамиде. Это был знаменитый храм, о котором говорил мне Канче, храм, выше, чем Кастильо в Тулуме.
