Затерянный мир Кинтана-Роо - [49]

— Но теперь, когда мы победили Мексику, мы, конечно, со всеми друзья.

Мне еще не приходилось слышать такого трогательного заявления, совершенно неправдоподобного для двадцатого века. По всей вероятности, жрец был среди тех индейцев, которые в 1922 году встретили у Тулума Морли, и, как знать, сколько он мог убить потерпевших кораблекрушение матросов или заблудившихся исследователей. Жрец вспоминал битвы, когда он сражался в армии генерала Майо, и я не мог не восхищаться отважными индейцами, которые так долго боролись за свою независимость.

В отличие от большинства юкатанских майя индейцы Чан-Санта-Круса не держались теперь отчужденно с иностранцами. Они с гордостью объявляли о своем благородном происхождении и охотно рассказывали всем о своей победе над мексиканцами и о заключении с ними мира по своей доброй воле.

К сожалению, число индейцев Чан-Санта-Круса неуклонно сокращается, кроме того, они часто покидают свои деревни и уезжают в другие места. Об уменьшении населения можно судить хотя бы по Тулуму. Тут пустует уже шесть хижин, их владельцы или умерли, или уехали отсюда навсегда. В общем от некогда могущественных индейцев осталась теперь лишь ничтожная горстка. Совершенно очевидно, что по интеллекту жители Тулума стоят гораздо выше своего жалкого экономического положения. Их благородное гостеприимство, изысканная вежливость, их гордость не соответствуют всей окружающей обстановке. Уединенность и независимость этих индейцев помогли им сохранить многие особенности древних майя. Больше всего на меня произвело впечатление их спокойствие. За все время своего пребывания в деревне я ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь повысил голос. Казалось, майя просто не знают, что такое вопли и крики. Детей своих они воспитывают в такой же спокойной манере. Дети очень редко плачут и почти никогда не подымают шума и визга. Сам язык майя отличается очень спокойными интонациями.

В такой же мере поразительна сдержанность майя и в области чувств. Приветствия их никогда не бывают шумными, а выражение любви в семье сводится лишь к ласковому слову. Большая сдержанность чувствуется и во всех манерах майя. Однако такое спокойное поведение объясняется вовсе не апатией, как могло бы показаться с первого взгляда. Наоборот, индейцев майя отличает живой ум и большая любознательность. Это я сразу почувствовал, когда пытался ответить на многочисленные вопросы Пабло Канче, которому хотелось узнать побольше о стране, откуда я пришел: хорошо ли там растет кукуруза; какие разводят фрукты; какие во Франции джунгли, сырые или сухие; много ли там дичи для охоты. На эти вопросы порой было трудно ответить, но все они свидетельствовали об искреннем и сильном стремлении к познанию.

По характеру вопросов, которые задает человек, вполне можно судить о его интеллекте. Крестьяне Центральной Мексики наивно спрашивали меня, за сколько дней можно дойти до Франции, а для индейцев майя были вполне постижимы и большие расстояния, и возможность существования мира, не имеющего к ним никакого отношения. Когда я объяснил Пабло Канче, что джунгли у нас сведены и уступили место полям и городам, по его вопросам было видно, что он вполне разобрался в смысле моих слов и в воображении мог без труда перенестись в неведомый европейский мир.

Вскоре центром всеобщего внимания стал мой фотоаппарат. Все индейцы по очереди подходили ко мне и смотрели в видоискатель, что доставляло им огромное удовольствие. Но одна женщина слишком перепугалась, когда увидела, насколько уменьшился в аппарате мир. Объяснить им, как получаются фотоснимки мне было довольно трудно, у меня даже не было с собой карточек. Я всячески старался растолковать Канче, как там в аппарате все устроено, но ему, кажется, ясно было лишь мое намерение сделать снимки, и он вежливо объяснял каждому, что надо стоять тихо и не бояться.

Подружиться с Канче мне удалось очень быстро. Нам оказалось совсем нетрудно вести интересные и длинные беседы. Скоро я увидел, что его восприятие окружающей действительности мало чем отличается от моего. Мы говорили с ним о лесных тропах, охоте и особенно о еде. Еда с момента моего прибытия на побережье стала для меня главной заботой. Нетрудно было догадаться, что вопрос этот очень важен и для индейцев. Послушав, с каким воодушевлением они говорят о еде, многие сочли бы их за обжор. Но надо помнить, что вся жизнь индейцев направлена на добывание пищи. Им приходится беспрерывно заниматься охотой и обработкой земли. В самой деревне оказалось удивительно много плодовых деревьев: апельсины, лимоны, гуава, мармеладное дерево и одна из разновидностей саподильи с большими розовыми плодами. В древности майя, должно быть, тоже употребляли много фруктов. Кажется, это утверждают и ранние испанские хроники.

Среди разнообразных плодовых деревьев, окружающих хижины, было очень много кресченции (калебасовое дерево). Ее плоды, похожие на большой стручок, суженный посредине, как у арахиса, заменяют чаши и кувшины. Мякоть этих плодов несъедобна, но зерна, напоминающие огромные арбузные семечки, индейцы собирают и сушат. Они имеют нежный вкус, как у фисташки или миндаля, и считаются лакомством.