Затерянные во льдах. Роковая экспедиция - [29]

Должно быть, я очень долго сидел там, погрузившись в раздумья, потому что внезапно из рубки появился Кертис и произнес:

— Капитан, похоже, что это проход, в который необходимо войти для того, чтобы попасть в Бовааген.

Только тут я заметил, что мы почти вплотную подошли к островам. Перед нами были голые скалы, покрытые засохшей солью и напрочь лишенные признаков какого-либо жилья. Узкий проход между отвесными утесами, напоминающий Коринфский пролив, вел к устью Хьелтефьорда. Я сверился с картой и приказал Картеру, который сидел у штурвала, изменить курс. Мы скользнули в ущелье, и ветер тут же стих. Я встал к штурвалу и отправил Картера вниз запустить двигатель.

Море было гладким, как зеркало. Проход напоминал улицу с водой вместо асфальта. Утесы, возвышающиеся по обе стороны от яхты, отражали гул нашего двигателя. Мы миновали небольшую бухту с маленькой пристанью. Рядом лежали остатки остова баржи, скользкие и обросшие водорослями. Чуть выше, у самого подножия утеса, виднелся белый деревянный домик. На флагштоке лениво колыхался флаг Норвегии. Игравшие рядом дети неистово замахали нам руками. Их пронзительные голоса вплелись в гул нашего двигателя. Вскоре перед нами распахнулись просторы Хьелтефьорда, зеркальную гладь которого нарушал лишь кильватер нашей яхты. Поскольку сохранялся полный штиль, мы опустили паруса. Затем мы повернули на север, идя по кильватерному следу прошедшего здесь недавно парохода. Дахлер коснулся моей руки и указал на берег у нас за кормой.

— Это Хердла, — произнес он. — Немцы построили почти пятьсот огневых позиций вдоль побережья Норвегии. Остров Хердла был одним из самых укрепленных. Тут были и врытые в землю батареи, и торпедные позиции, и даже аэродром.

— Откуда вы знаете о Хердле? — спросил я.

— Я там работал, — ответил он. — Три месяца я копал траншеи для одной из огневых позиций. Затем нас перебросили в Финсе. — Он кивнул туда, куда смотрел наш нос. — Прямо перед нами Федье. Это остров, на который нас привезли сразу после побега из Финсе. Там мы почти две недели ждали прибытия британских торпедных катеров.

Он снова замолчал. Единственным шумом, нарушавшим тишину, был гул нашего двигателя и шорох скользящей за бортом воды. С чистого голубого неба струились теплые солнечные лучи, а за низкими скалистыми островами вздымались горы, холодные и белые под своими снежными мантиями. Мы пересекли Хьелтефьорд по диагонали и вскоре уже шли вдоль береговой линии Нордхордланда. Кое-где среди скал виднелись небольшие пристани, над которыми теснились деревянные домики, каждый с неизбежным флагштоком и развевающимся над ним красно-синим флагом Норвегии. Церкви с побеленными стенами и высокими деревянными шпилями были видны издалека, поскольку неизменно строились на возвышениях. В узких боковых фьордах прятались коптильни с высокими кирпичными трубами. Вдоль всего побережья лениво бороздили море моторные рыбачьи лодки с черно-белыми бортами и уродливыми рулевыми рубками на корме.

— Тик-и-таки, — произнес Дахлер, кивнув в сторону лодок. — Так их называют местные.

Это прозвище в точности описывало звуки, производимые их маленькими двухтактными двигателями.

За бортом проплывали крохотные островки, сплошь покрытые белой коркой помета бесчисленных стай морских птиц, кружащих вокруг нашей яхты. Дахлер указал на распахнувшееся перед нами устье фьорда, который, по его словам, вел собственно в Бовааген, где находилась рыбная фабрика. Сложенная из черно-белых камней пирамидка на берегу указывала на судоходность фьорда.

И вдруг перед нами возникла китобойная база. Она была наполовину скрыта складкой скалистой местности, а с севера ее защищали низкие острова. Ржавые металлические корпуса и изрыгающие черный дым высокие железные трубы обезображивали дикую красоту островов подобно тому, как угольная шахта уродует валлийскую долину. Кроме этих корпусов других зданий тут не было. Фьорд, который привел нас в Бовааген, остался за кормой, а черно-белые указатели скрылись за мысом, который мы только что обогнули. Мы оказались в мире скал и моря. Но это были не темные гранитные утесы с травянистыми лужайками на макушке, а бледно-золотистые скалы, отполированные ветром и волнами и спускающиеся к воде плавными очертаниями округлых каменистых осыпей, напоминающих вулканические пропеченные жарким солнцем берега Сицилии. И еще эти скалы были голыми, абсолютно лысыми от кромки воды и до вершины самого высокого утеса, не считая отдельных тонких травинок и альпийских растений, впившихся мощными корнями в расщелины между камнями. И над этим скалистым миром беспрестанно кружили птицы.

Минуту спустя мы увидели канал, ведущий в «Бовааген Хвал». Я дал команду «средний ход», и мы плавно подошли к причалу. Вода здесь была покрыта черной маслянистой пленкой жира и экскрементов, на поверхности которой колыхались серые куски полуразложившейся плоти. Нас словно покрывалом накрыла волна смрада. Возле пристани была пришвартована норвежская моторная лодка, в которую грузили ящики с китовым мясом. Дальше виднелась разделочная площадка, заваленная останками последнего кита. Длинные паровые пилы врезались в огромный позвоночник, рассекая его на части. С края пристани за нами наблюдала группа мужчин.