Затерянная улица - [59]

Альберт не мог иначе поступить: уж очень от нее скверно пахло.

Бедное создание искало спасения в овраге у ручья, она несколько часов плескалась в водоеме, пытаясь избавиться от запаха, и то и дело возвращалась к порогу его дома. Потом они накормили ее, и она у них так и осталась.

Альберт, которому никогда в жизни не приходилось возиться с животными, привязался к собаке. Она казалась ему очень странной, и он пытался объяснить это Батч, единственному человеку, с которым мог перекинуться словом.

— Что ни говори, а чудной это край! Удивительно, как он меняет людей!

— Конечно. Вот вы теперь обрабатываете землю, а раньше жили в городе.

— Все это так… И все же кто бы подумал, что я заведу себе собаку! И хоть бы порядочная была…

— Верно… Не очень-то она красива.

— Да, не очень… Но все же что-то живое. По вечерам, когда я сижу на крыльце и курю, мы с ней беседуем. Человек не может без собеседника…

Батч в это время занялась бельем, которое только что выполоскала и теперь развешивала на веревку, протянутую от задней стены сеновала до молоденькой ивы. Наклонившись над старой корзиной, она вынимала из нее белье и, держа его в руках, расправляла, как флаг, затем доставала из кармана передника защипку и закрепляла белье на веревке.

Она стояла спиной к солнцу, и ее силуэт в ореоле волос, растрепавшихся на ветру, отчетливо выделялся на фоне белой простыни. Яркое солнце, просвечивая сквозь тонкую юбку, выставляло напоказ ее стройные ноги.

С минуту Альберт смотрел на нее, глупо улыбаясь.

— Да, я беседую со своей собакой, — заговорил он наконец, — я рассказываю ей о городе и о самом себе. Я бы не сказал, что она меня понимает, и все же она понимает!

— Иногда вы, наверное, чувствуете себя очень одиноким, хоть и завели себе собаку.

— Иногда чувствую… но уже стал привыкать.

— На ферме мужчине не прожить одному, — проговорила она бесхитростно.

— Да я и не знаю, останусь ли здесь. Если все пойдет, как надо, я, пожалуй, скоро ее продам.

— Продадите землю?.. Да разве в наше время кто продает землю!

Мало-помалу он начал осваиваться с этой новой, непривычной для него жизнью.

Ему нравилось доказывать этим сельским жителям, что городской парень тоже способен хозяйствовать.

В довершение всего он заставил торговца объяснить ему, как пользоваться его техникой, и усвоил все, что тот ему рассказал.

Навещая соседей, он не терял времени даром и ловил каждое слово о земле, о выращивании табака или о другой какой работе, без которой не обойтись на ферме.

Он получал ни с чем не сравнимое удовольствие от того неправильного образа жизни, который ему приходилось вести. Случалось, что из-за дождя он не работал целый день, но бывало и так, что не разгибал спины с раннего утра до поздней ночи, особенно во время посадки растений. Это были воистину тяжелые дни.

Он нанял работника и еще Батч, так как успел убедиться в ее выносливости и силе, она и вправду была одной из немногих женщин в округе, которые могли работать в поле наравне с мужчинами.

Взгромоздившись на сиденье сеялки — при этом спина его упиралась в накалившийся от солнца бак с водой, — он провел на нем три изнурительных дня. За его спиной, почти вровень с землей, на двух маленьких сиденьях примостились Джереми Биленд и Батч, на коленях у них стояли ящики с рассадой, перед ними передние лемехи плуга прокладывали в земле борозды; высадив сеянец, Биленд и Батч секунду поддерживали его рукой, из бака на сеянец падала струйка воды, затем задние лемехи прикрывали его землей. Работать приходилось не покладая рук, и с них сошло сто потов, зато в первый день они высадили тысячу двести сеянцев, тысячу четыреста во второй и шестьсот — из-за дождя — в третий.

Приходилось спешить. А у него как на зло все валилось из рук. Он должен был постоянно следить, чтобы лошади не сбивались в сторону и оставляли за собой две ровные линии сеянцев. У помощников Альберта был острый глаз, но они предпочитали помалкивать. И правда, в начале Джереми позволил себе несколько колких замечаний в его адрес, впрочем, сказанных дружелюбным тоном, да и то тут же осекся, так как Батч, ничуть не смущаясь, решительно осадила своего напарника.

Но вот высоко в небе поднялось солнце, и от его жарких лучей зарябило в глазах. Движения их стали механическими. Помощники Альберта то и дело воровали струйку воды, предназначенную для сеянцев, и выпивали ее из горсти, черной от налипшей земли.

В Полдень, перекусив на берегу реки, которая от нестерпимого зноя казалась потоком расплавленного олова, они сделали передышку. На предложение Альберта искупаться в реке его помощник сначала ответил отказом, но затем, то ли соблазнился этим, то ли, чтобы угодить хозяину, пошел за Альбертом вниз по течению. Батч в это время спала как убитая.

На третий день, перед грозой, жара стала совершенно невыносимой. Почувствовав приближение грозы, они еще больше заторопились. Небо давило на них своей тяжестью, и капли их пота, словно дождь, падали в борозду. Джереми принялся поддразнивать девушку, то и дело хватая ее за колени. Спина сидевшего на сиденье впереди Альберта сделалась неестественно прямой и словно одеревенела.