Застолье в застой - [7]

Жизнь менялась медленно, привычки оставались, а непостоянство законов придавало бытию даже некоторую загадочность… Что касается водки, то, с одной стороны, ее производство было государственной монополией, но с другой — случались и послабления. Повышая роль дворян в жизни империи, им с 1754 года разрешили винокурение, а всем недворянам было велено винокуренные заведения уничтожить. Правда, дворяне могли произвести лишь строго определенные количества алкоголя, согласно Табели о рангах, и только для собственного употребления. Дворяне первого, наивысшего, класса могли в год выкуривать для себя 1000 литров водки, а последнего, четырнадцатого, класса — только 30. Количества эти, как вы понимаете, соблюдались не всегда, зато стало хорошим тоном не предлагать гостям казенный продукт, а угощать своим.

В приличном доме содержалась водка на все буквы азбуки — от анисовой до шалфейной и яблочной. Поэт Н. Некрасов, например, у себя в имении Карабиха построил винокуренный заводик, выдававший более 20 тысяч литров водки ежемесячно. Поэт гнал и рябиновую, и классическую водку «Столовое вино № 21», и даже экзотический ром. Это было в порядке вещей. Помните, как во дворе у гоголевской Пульхерии Ивановны «кучер вечно перегонял в медном лембике водку на персиковые листья, на черемуховый цвет, на золототысячник, на вишневые косточки и к концу этого процесса совершенно не был в состоянии поворотить языком». Сама помещица умела и угостить. «Вот это, — говорила она, снимая пробку с графина, — водка, настоянная на деревий и шалфей. Если у кого болят лопатки или поясница, то очень помогает. Вот это на золототысячник; если в ушах звенит и по лицу лишаи делаются, то очень помогает. А вот эта — перегнанная на персиковые косточки: вот возьмите рюмку, какой прекрасный запах». Такая атмосфера в имениях сохранялась постоянно, и можно понять удовольствие, с которым уже в конце XIX века Александр Куприн описывает, как его угощали: «А для легкости прохода в нутро каждый блин поливается разнообразными водками сорока сортов и сорока настоев. Тут и классическая, на смородинных почках, благоухающая садом, и тминная, и полынная, и анисовая, и немецкий доппель-кюммель, и всеисцеляющий зверобой, и зубровка, настойка на березовых почках, и на тополевых, и лимонная, и перцовка, и всех не перечислишь…»

Известный в XIX веке бытописатель С. Максимов подробно рассказывает о нарастающем алкогольном разнообразии, о том, что и спиртовую основу для водки гнали уже далеко не из одной ржи, а «еще из картофеля, вареного или растертого, но во всяком случае смешанного с хлебным солодом. Из сока свекловицы с прибавкою дрожжей получают так называемую пейсаховку, еврейскую водку, любимую евреями нашего Юго- и Северо-Западного края. Пробуют гнать водку, или так называемое простое вино, из патоки на сахарных заводах, но подобный напиток не нравится любителям водки из простого народа. В последнее время стали гнать водку из того мха, которым на севере питаются олени…». Бедные олени: уже тогда выпивохи расхищали их корм! Очень похоже на анекдот о подорожании водки, дошедший до нашего времени; ребенок говорит отцу: «Теперь ты будешь меньше пить, папа, — подорожало». — «Нет, — ответствует родитель, — это ты теперь будешь меньше есть…»

При Екатерине II, в конце XVIII столетия, водочные доходы составляли треть государственного бюджета («Пьяным народом легче управлять», — говаривала императрица), в 1862 году — уже половину, а при Николае II — больше половины всех поступлений в казну. Такой «пьяный бюджет» был рекордным для Европы; в Англии, например, где крепкие напитки тоже были в чести, думали о здоровье нации, и самый большой доход от них однажды составил 23 процента бюджета. Парадокс алкогольной торговли, в частности, заключается в том, что, согласно европейским статистикам, убытки от пьянства превышают доходы от продажи алкоголя в 5–6 раз. Но прибыли-то явные, а убытки — косвенные…

В Российской империи водочный промысел так или иначе поощрялся почти всегда. Слова, приписанные киевскому князю Владимиру Крестителю: «Веселие Руси есть пити, не можем мы без того быти!» — цитировались постоянно. При Николае I, когда можно было свободно купить право на торговлю спиртным, водочные откупщики часто становились миллионерами. Бенардаки, отставной поручик (во втором, сожженном, томе «Мертвых душ» Гоголь вывел его под фамилией Костанжогло), разбогатев на вине, успешно занялся овцеводством, золотодобычей и выдал свою дочь замуж за французского посла в Петербурге. Откупщик Е. Гинцбург, выходец из небогатых витебских евреев, купил себе титул у герцога Гессен-Дармштадтского и стал бароном. В Крымскую кампанию при осаде Севастополя он торговал спиртным в осажденном городе до конца и «оставил южную сторону с кассою одним из последних, чуть не одновременно с командующим гарнизоном».

Постепенно питейные заведения расслаивались. Уже упоминавшийся С. Максимов писал: «Всякому кабатчику хорошо, потому что всякий со своим искусством и подходом: один очень ласков и больно знаком, у другого очень весело — продает он вино при музыке. Набираются к нему завсегдатаи, называемые также заседателями: пропившиеся люди, бессовестные, плутоватые. Они тренькают на балалайках, бойки на язык, шутливы и кажутся очень веселыми. К ним присоединяются подчас охотливые заезжие мастера играть на скрипках, гитарах, кричать всеми звериными и птичьими голосами и петь всякие песни: и такие, что хватают за душу и гонят слезы, и такие, что веселят и смешат тоже до слез и до упаду. Третий кабатчик, при недостатке денег наличных, и «за рукавицы» вино дает, и из платьишка берет под заклад всякое, какое пойдет ему на руку…» Но выделялись и питейные заведения, репутация которых была высока, где кабатчики выглядели как светские львы. По преимуществу у них уже не было вынесенного бара и стойки для выпивох, в такие трактиры шли не только чтобы выпить, но и вкусно поесть, побеседовать с друзьями. Николай Гоголь со своим приятелем и земляком, знаменитым актером Михаилом Щепкиным, любили, например, устраивать в трактире колоритные «украинские обеды». Эти трапезы завершались питьем жженки, которую друзья называли «Бенкендорф» из-за голубого пламени, напоминавшего им голубой жандармский мундир. С 30-х годов XIX века среди интеллигенции утвердилась мода на «хождения в народ», которым наши «властители дум» забавляются в разные времена, и кабаки с трактирами для такого хождения вполне годились. Новую репутацию обретали заведения, заметные не только своими водками, но также супами и десертами, хотя в глазах обывателей, особенно в провинции, они долго еще были «притонами» и «очагами разврата». Знаменитый некогда писатель Фаддей Булгарин отмечал: «У нас так называемые порядочные, т. е. достаточные люди, только по особенным случаям обедают зимою в трактирах. У нас и богатый, и достаточный, и бедный человек живет своим домом или домком. Даже большая часть холостяков имеют повара или кухарку, или велят носить кушанье из трактира на квартиру, чтоб, возвратясь из канцелярии или со службы, пообедать и отдохнуть, как говорится, разоблачась…» В общем, нужны были годы и перемены в сознании, чтобы репутации трактиров и трактирных завсегдатаев никого не пугали. Изменения эти происходили, но на фоне довольно грустного общего состояния в обществе.