Зашифрованные маршруты - [33]

На четвертый день Быль-Былинский потерял сознание. Очнулся от храпа лошади, встал на колени, но, Мулеков, видя опасность, опять отъехал подальше. Тогда, собрав все свои силы, командир записал события последних дней в дневник; вырвал и уничтожил некоторые страницы и записал, что попробует сегодня сделать засаду на Хорька, если до вечера не умрет.

В сумерках он разжег костер, расчистил снег и лег. А когда совсем стемнело, оставил у костра шинель, отполз за соседнюю толстую сосну и стал ждать. Мулеков подкрадывался к костру тихо и осторожно, оставив лошадь далеко в кустах. В правой руке предателя Быль-Былинский различил блестевший кинжал. Не доходя метров двадцать, Хорек спрятался за обломок скалы и нарочно хрустнул веткой. Шинель на снегу, которую оставил командир, понятно, не шевельнулась.

Мулеков вышел и стал прыжками приближаться. Как только он очутился возле костра, командир выстрелил. Хорек вскрикнул, свалился в костер, но тут же, подпрыгнув, бросился в кусты на четвереньках, волоча ногу. Командир едва выбрался обратно к костру и, взяв в руки острую коряжину, забылся. Очнулся он утром. Кружилась голова, но он пошел по следу Хорька. След вел в распадок. На снегу, где Хорек останавливался, были пятна крови. В одном месте валялись куски окровавленной материи. Командир побрел дальше и на бугорке увидел лошадиные следы, а на березе, на нижней ветке, узелок от узды. Видать, Мулеков не в силах был развязать ремешок и отрезал его кинжалом.

Три дня брел в тайге Быль-Былинский. Рана от ножа у него загноилась и кровоточила. Выйдя к тропе, он сделал об этом запись.

Петька, вспоминая, наморщил лоб, и слово в слово повторил последние строки командира:

- «Снова показался Мулеков. В руках у него охотничье ружье. Попытаюсь спрятать документы. Нашедшего мой дневник именем революции прошу передать в органы ЧК. Золото должно принадлежать…».

Петька перевел дыхание.

- Дальше мы с папой разобрать не могли. Мулеков, наверно, убил командира, забрал его сумку и удрал.

Глядя сквозь редкий теперь дождик, на несущиеся по ясному небу облака, ребята молчали, думая о коварстве Хорька и о гибели командира. Вдруг Шурка сказал:

- А ежели Мулеков с нами встретится, он же нас угробит!

Презрение появилось в синих глазах Тани:

- Трусишь, Шурка? Зачем тогда согласился идти?

Петька не дал вспыхнуть ссоре. Шевеля палочкой почерневшие угли, он медленно стал говорить:

- С Мулековым мы, может быть, и не встретимся. А если встретимся, ни слова не говорить о пещере, о золоте и вообще о всяких сокровищах, про которые пишут в книгах. Мы должны следить за ним. Ни днем, ни ночью не спускать с него глаз.

- Петька, а если он спросит, почему мы в лесу и зачем так далеко ушли от всех городов и поселков?

- Надо что-нибудь придумать.

Ребята задумались. Действительно, чем они могли усыпить бдительность Хорька? Тимка вдруг улыбнулся.

- Ты что-нибудь придумал? - спросила Таня.

Тимка поднялся на ноги и стал говорить четко, как будто отвечал урок в школе.

- Ему скажем, мы, мол, из Иркутска и удрали из детского дома.

- А если он спросит из какого?

- Надобно сказать: детский дом номер пять, - Тимка показал пять пальцев на руке. - Стоит на улице Коммунистической. Двухэтажный, бревенчатый. Покрытый зеленой краской. Ворота и заплот дощатые, покрашенные тоже зеленью. Недалече протекает река Ангара. Там остров, на нем лесопильня. Наискосок от детского дома двухэтажная школа из кирпичей, номер у нее восемнадцать. Мы в той школе не обучались. Смекнули теперь?

- Смекнули, - ответил Шурка.

- Тимка, а про детский дом - это точно?

- Точно, Петька, я там цельный месяц гостевал. Моя бабушка там работает.

Петька вдруг предложил:

- Давайте, я буду как будто Мулеков и вас буду спрашивать, а вы отвечайте. - Петька скосил глаза, сделал страшное лицо и подошел к костру. - Ты откуда, Шурка?

- Мы, дядя, удрали с детского дома, с Иркутска.

- А где он расположен?

- На улице Коммунистической, недалече от Ангары.

- Знаю, знаю, - грубым голосом сказал Петька. - Он такой каменный с балконом.

Но Шурка не поддался на уловку и ответил:

- Нет, дядя, он бревенчатый.

Таня с Тимкой, слушая их разговор, засмеялись. Петька вошел в азарт и быстро спросил:

- А мать тебя, Шурка, часто бьет?

Шурка, не чувствуя подвоха, ответил:

- Мамка не лупцует, а токмо дедушка с отцом.

Таня смеялась громче всех.

- Шурка, а почему ты в детском доме, если у тебя родители есть?

Шурка и сам понял, что попался, и смутился.

Когда ребята вышли из пещеры, ни одного облачка на небе уже не было. На ветках, на зеленых листьях сверкали от яркого солнца капли дождя. Свежий хвойный воздух слегка кружил голову. Скинув ичиги, ребята, ступая прямо, в мутный теплый ручеек, снова поднимались в гору, туда, где они провели ночь. Местности они не узнали. Площадка, на которой ночевали, стала шире.

Остатки костра смыло водой. Мелкие березки и сосенки исчезли, вместо них из земли торчали только махонькие пеньки, словно кто-то безжалостно рубил деревья топором.

Таня оглянулась вокруг:

- А где сосна, которая ночью скрипела?

Вместо нее ребята обнаружили в кустах разбитый вдребезги широкий пень - все, что осталось от высоченного дерева. Метров за двести от пня стали попадаться огромные трехметровые щепки, вонзившиеся в трещины скал.