Защита Зимнего Дворца - [30]

"Здесь. Стучитесь", – остановился мой провожатый у двери, на карауле которой стоял юнкер нашей Школы, Я. Шварцман. Я поздоровался с ним и объявил, что иду к Временному Правительству по приказанию Коменданта Обороны Дворца. Он ответил, что в таком случае я могу пройти, и постучал в дверь. Кто-то дверь толкнул изнутри и я вошел в нее, закрывая сейчас же ее за собой.

– "Что вам угодно?" – спросил меня в адмиральском сюртуке старичок, сидевшй налево от двери, в кресле.

"Поручик Синегуб, Школы Подготовки Прапорщиков Инженерных Войск, по приказанию Коменданта Обороны Зимнего Дворца, полковника Ананьева, явился для доклада об обстановке момента господину председателю Совета Министров, Ваше Превосходительство", – громко, отчетливо, вытянувшись в позе "смирно", отрапортовал я ответ.

Во время моего ответа разгуливавшие по комнате двое министров, членов Временного Правительства, остановились и затем они, и один поднявшийся из-за стола, подошли ко мне.

В одном я узнал Терещенко, а во вставшем из-за стола – Коновалова.

– "Я к вашим услугам. Что сообщите?" – приятным тембром голоса задал он мне вопрос. "Говорите, говорите скорее!" – живо заторопил меня Терещенко.

В кратких словах я изложил порученное мне Комендантом Обороны, упомянув о стойкости юнкеров нашей Школы, продолжающих лежать на баррикадах.

– "Поблагодарите их от нашего имени!" – пожимая мне руку, говорил председатель Совета Министров, когда я кончил доклад и спросил разрешения идти. – "И передайте нашу твердую веру в то, что они додержатся до утра", – закончил министр.

– "А утром подойдут войска", – вставил Терещенко.

– "Понимаете, надо додержаться только до утра", – добавил значительным тоном голос из-за его спины.

"Так точно, понимаю. За нашу Школу я отвечаю, господин председатель Совета Министров".

– "Вот и прекрасно!" – обрадованно проговорил тот же голос. Я быстро взглянул в его сторону и увидел небольшого старичка с пронизывающими, колкими глазами.

– "Спасибо", – говорил А. И. Коновалов, – "и пожалуйста передайте Коменданту, что Правительство ожидает частых и подробных сообщений".

– "А лучше, если он сам сможет вырваться и явиться к нам", – бросил Терещенко.

Во время этих приказаний я приблизился к двери и открыл ее, и в тот же момент в нее проскользнул поручик Лохвицкий и, поймав за пуговицу жакета А. И.

Коновалова, начал доказывать ему бесполезность дальнейшей борьбы.

Изумленные министры пододвинулись и начали вслушиваться в развиваемую Лохвицким тему.

Мне было досадно и смешно. Взять его за плечи и вывести мне представилось актом довольно грубым по отношению Министров, поэтому я его ущипнул, но он только отмахнулся рукою. Меня это задело, и я объявил, что поручик контужен в голову на фронте, – что соответствовало истине, – и поэтому прошу разрешения его увести. Но мне ответили, что в том, что он говорит, есть интересные данные и поэтому я могу без стеснения его оставить.

"Слушаюсь", – стереотипно ответил я, повернулся и вышел. Выйдя в зал, я снова почувствовал прилив бесконечной слабости от неожиданно для меня родившегося какого-то чувства симпатии к этим людям, в сущности покинутым всеми, на волю волн взыгравшегося рока. "Бедные, как тяжело вам".

– "Господин офицер, господин офицер", – внезапно раздался зов сзади. "Это вас зовут", – сказал мне мой спутник. Я обернулся. Ко мне из кабинета эаседания Правительства большими шагами, быстро приближалась высокая, стройная фигура Пальчинского.

– "Сейчас звонили по телефону из Городской Думы, что общественные деятели, купечество и народ с духовенством во главе идут сюда и скоро должны подойти и освободить Дворец от осады. Передайте это Коменданту Обороны для передачи на баррикады и оповещения всех защитников Дворца", – говорил взволнованно министр. "Подождите, я…" – но его перебили передачей из кабинета приглашения подойти к телефону. "Хорошо, бегу!" – крикнул он, и снова обращаясь ко мне, добавил: – "Вы сами, пожалуйста, тоже распространяйте это.

Это должно поднять дух", – отходя от меня, закончил он отдачу распоряжений.

Это известие о шествии отцов города и духовенства подняло меня. И мне стало удивительно легко. "Это поразительно красиво будет", – говорил я сопровождавшему меня юноше.

Юноша сиял еще больше меня. Но вот Портретная Галлерея, и я, несколько сдержав выражения своей экзальтированности, выбежав на середину Галлереи, прокричал новость юнкерам.

"Ура! Да здравствует Россия!" – закончил я сообщение новости и, под общие, торжественные крики "ура" юнкеров, побежал дальше, останавливаясь перед группами юнкеров и делясь с ними приближающейся радостью.

А в это время снова начала разговаривать с Невы "Аврора".

– "Будьте добры, помогите мне, – говорил мне юноша, оказавшийся офицером-прапорщиком, только на днях приехавшим в отпуск к родителям с фронта и вот сегодня проникнувшим во Дворец, – разделить участь юнкеров и тех сыновей чести, которые служили в армии не из-за двадцатого числа, а в силу уважения к себе, как детям большого, прекрасного народа". "Вы это можете сделать, – убеждал он меня, – предоставьте мне нескольких юнкеров, и я организую вылазки. Позвольте, позвольте – предупредил он готовый было сорваться у меня протест. – Я уже ходил, но один. Я пробрался за баррикады и, вмешавшись у Александровского Сада в толпу осаждающих, бросил три гранаты.