Защита Зимнего Дворца - [26]

И удивительное дело! Подхорунжий молчал, опустив голову и посапывал. "Черт!

Заколдованный круг какой-то! Родиться и жить для того, чтобы ругаться в Зимнем Дворце", – холодом обдала меня набежавшая откуда-то мысль, и я, сразу ослабев, тоже смолк. Казаки уходили, и в этом было дикое, жуткое. "Так Пилат умывал руки", – скользнуло нелепое сравнение; а злоба послала им вслед эпитет Каина. "Стой!" снова спохватился я. Черт с ними, пускай убираются, только пулеметы оставили бы. И я уже смягченным тоном обратился к подхорунжему. "Бог вам судия. Идите. Но оставьте пулеметы, а то мы с голыми руками", – попросил я. – "Берите", мрачно ответил, не глядя на меня, подхорунжий. "Они там, в углу, в мешках, они нам ни к чему", – махнул он рукою, а затем сунув ее мне, добавил: "Помогай вам Бог, а нас простите", – и грузно шлепнув ногой о пол, направился за уходящими, вглубь первого этажа, казаками. "Постойте, – куда же они идут?" – под влиянием недоумения остановил я подхорунжего. – "Куда вы идете? ведь ворота там". – "Ну да, дураков нашли" – снова резко ответил подхорунжий. "Там юнкера у ворот, а мы через Зимнюю Канавку выйдем, там нам свободный пропуск обещан". – "Кем?" – озадаченный спросил я. – "Прощайте!" – не отвечая на вопрос и прибавляя шагу, пошел подхорунжий.

"Вот оно что! там есть выход! Они через него уйдут, а потом через него большевики влезут. Свободный пропуск обещан", – повторил я фразу подхорунжего. – "Так, так, голубчик, спелись уже. Ну что ж, от судьбы не уйдешь". – "Послушайте, юнкер", – с приливом новой энергии обратилсл я к одному из взятых с собой юнкеров. – "Отправляйтесь вслед за казаками и заметьте выход, в который они уйдут, а затем вернитесь сюда и ждите меня, предварителыю указав этот выход командиру Георгиевцев. Поняли?" – "Так точно, понял!" – - "И помните, что это боеюй приказ. Понимаете?" – "Так точно, понимаю", – снова лаконично ответил юнкер.

"Ну идите; а вы, господа", – обратился я к остальным, – "берите пулеметы и тащите их на баррикады. Фельдфебель знает, где поставить, а я побегу к Коменданту Обороны Зимнего Дворца с докладом".

Выскочив в проход под аркой, я остановился. Где-то совсем близко щелкали выстрелы. "Скорее к Коменданту или Галиевскому и назад к юнкерам" – кольнула мысль, и я снова бросился в противоположный вход, направляясь в комендантскую. По дороге попались какие то юнкера, а затем группа безобразно пьяных офицеров, среди которых один высокий офицер, размахивая шашкой наголо, что-то дико вопил. Влетев в комендантскую, я наскочил на поручика Лохвицкого, что-то заикаясь докладывавшего капитану Галиевскому, обескураженно сидящему на стуле.

"Господин капитан" – перебивая Лохвицкого, начал я докладывать об уходе казаков через выход на Зимнюю Канавку. "Так, так", только твердил он, выслушивая мой доклад, а когда я кончил его, вдруг сразил меня новостью: – "Паршиво. Но еще хуже растерянность Правительства. Сейчас получен ультиматум с крейсера "Авроры", ставшего на Неве против Дворца. Матросы требуют сдачи Дворца, иначе откроют огонь по нем из орудий. Петропавловская крепость объявила нейтралитет. А вот послушайте, что докладывают юнкера артиллеристы ушедшего взвода Константиновцев", – показал он рукой на незамеченную мной группу из трех юнкеров. "Положение дрянь и пехотные школы снова волнуются. А Правительство хочет объявить для желающих свободный выход из Дворца. Само же остается здесь и от сдачи отказывается", – сообщал рвущие мозги, душу и сердце новости капитан. Я молчал. Я не чувствовал себя и в себе языка, мысли, ничего. Капитан барабанил по столу своими длинными, костлявыми, худыми пальцами. Я смотрел на них. И вдруг жалость защемила сердце, "Господи, придется ли еще этим пальцам ласкать личико болезненной славной дочурки?" – и эта мысль отрезвила меня.

"Да черт с ними, капитан", – заволновался я. "Чем меньше дряни во дворце останется, тем легче будет обороняться. Ведь до утра досидеть, а там в городе опомнятся и придут на выручку. Не так страшен черт, как его малюют. А вы, что, Лохвицкий, тут? Баррикады построили?" – "Какого дьявола", – ответил за него капитан. – "Разбежались при подходе Семеновцев, а Мейснер попал в их руки… добровольно", – выдержав паузу, продолжал капитан, – "заявил, что хочет идти парламентером от той части защитников Дворца, которую здесь держат силою. Я вам говорил, что он что-то выкинет".

"Да, да, да. Теперь я все понимаю", – твердил я. "Теперь ясны появления у нас в школе Рубакина. Теперь я все, все соображаю. Только бы теперь еще найти военного комиссара и кое что спросить", – забегав по комнате, вцепившись руками в волосы, забормотал я. Капитан, пораженный моей выходкой, подскочил ко мне и начал успокаивать.

– "Бросьте, не время, идемте к юнкерам. Поручик!" – позвал он Лохвицкого, – "оставайтесь тут и, когда явится Александр Георгиевич, доложите, что мы на баррикадах". Мы вышли. За нами вышли юнкера Константиновцы. – "А эти назад прибежали", – рассказывал капитан. "Когда они стали выезжать на Невский, им преградили путь броневики и отняли у них орудия, которые теперь против дворца направлены. А эти молодцы, как-то вырвались и просят идти на выручку. Сделать вылазку. Эх дела, дела".