Защита поручена Ульянову - [14]
Адвокаты-крючки, ходившие по «чужим тяжбам» ради неумеренных гонораров, в защитах с несколькими подсудимыми обычно руководствовались нехитрыми соображениями из старого извозчичьего анекдота: «Я потому бью твоего пассажира, что ты бьешь моего». Мой подзащитный - чище снега альпийских вершин, твой - сама грязь. Ленин же, защищая начальника станции, защищал и стрелочника, хотя формально тот не стоял за его шитом.
В своей речи он назвал его внимательным, многоопытным работником. Случай на путях - это не обыкновение, а эксцесс. Надо думать, нашлись слова и для того, чтобы объяснить чрезмерное «радение» стрелочника. То, что он вынимал из-под колес и прятал от воров брусья, и стало в конечном счете причиной происшествия. Кузнецов - герой явно чеховский.
Ослабляла позиция адвоката защиту Языкова?
Напротив. Языков доверял достойному…
Дорога домой всегда длинна, и я не раз еще возвращался мыслью к сюжетам и проблемам самарских уголовных историй. В поздний либо очень ранний час, когда коридор вагона пустовал, мне доставляло истинное удовольствие вышагивать по нему, из конца в конец, то в сторону дома, то в сторону Москвы, и без записей, без рабочей тетради мысленно воспроизводить то, что осталось в архивных папках.
Что я везу? Какими наблюдениями о ленинском искусстве защиты я мог бы поделиться с друзьями-юристами?
Честность перед фактами - этого Ленин всегда требовал от своих оппонентов. И неизменно демонстрировал ее сам. Прежде я видел это в политической полемике, теперь - еще и в судебной.
Больше всего он ценил факты. Когда их было мало, старался, чтобы их было много. Добывал. Настаивал, чтобы их добывали и суд, и органы следствия. Так было по делу Лаптева, по делу Красноселова.
По делу Лаптева было и другое - примирение враждующих сторон, сына-труженика и отца-труженика. Этого хотел, этого достиг Ленин.
Было другое и по делу Красноселова - непреклонность в поиске истины. Начальник тюрьмы составил угодную следствию «изобличительную» фальшивку, по смыслу которой Красноселов не мог заработать «сотельную», кредитный билет:
«Как собственных, так и заработанных денег не имел, и при освобождении ему из конторы тюрьмы таковых не выдавалось, кроме того, слесарным ремеслом в тюрьме не занимался и все высказанное им неправда».
Ленин доказал - правда. После отмены приговора Правительствующим сенатом появилась форменная справка той же тюрьмы: арестант Красноселов только в одном 1889 году полудил «больничной посуды 2 пуда 3 фунта», исправил 2 ванны, 20 штук мисок и пр. и пр. И получал, разумеется, рубли и пятаки от эконома тюрьмы.
Молодой адвокат внимателен до предела:
«Подсудимому возвращается честное имя, верните ему и честно заработанный кредитный билет».
Логика и принципиальность. Ни с чем не сравнимая ленинская логика, ни с чем не сравнимая ленинская принципиальность. Просит оправдать Крылова и, по тому же делу, не возражает прокурору, предложившему наказать второго подзащитного Ленина по 5 степени статьи 31. То и другое становится приговором.
В солидном журнале наших правоведов как-то воспроизводились такие строки из работы Кржижановского:
«Несколько выступлений на юридическом поприще, которые пришлось сделать Владимиру Ильичу после окончания университета, сразу дали почувствовать свидетелям этих выступлений, что перед ними человек исключительных дарований» [13].
Тут автор статьи ставил точку. Он хотел укрепить в читателе убеждение в особых достоинствах судебных речей Ленина. И только. Между тем у Кржижановского стояла другая задача. И до, и после процитированного куска он развивал мысль о том, что Ленин (как и Маркс) никогда не находился на службе у того общественного строя, против которого он боролся всю свою жизнь до последнего вздоха.
Успехи за адвокатским столиком не увлекали и не могли увлечь революционера по духу и мысли. Занимаясь адвокатской практикой, Ленин не служил царскому строю. Он насмерть боролся с ним и за стенами суда, и в суде.
Чтобы понять Ленина-адвоката, надо прежде понять Ленина-марксиста. К архивным папкам самарского суда - путь через сокровища ленинских трудов. Нужен коллектив исследователей (и юристов, и неюристов).
Этими заметками я пробовал наметить лишь одну тему: «Помощник присяжного поверенного Ульянов. Самара». Но ведь есть еще и другая, для которой также необходимы многообразные усилия: «Помощник присяжного поверенного Ульянов. Петербург».
И даже третья. В политическом отчете ЦК партии XI съезду Ленин, иллюстрируя одну свою мысль примером из прошлого, говорит мимоходом о себе:
«…25 лет тому назад, когда я был в Сибири в ссылке, мне приходилось быть адвокатом. Был адвокатом подпольным, потому что я был административно-ссыльным и это запрещалось, но так как других не было, то ко мне народ шел и рассказывал о некоторых делах» [14].
«Народ шел и рассказывал. Шушенское» - вот третья возможная тема.
Четыре года в Самаре и Петербурге, три - в Шушенском. И это еще не вся длина «адвокатской» лямки.
В августе 1914 года Ленин, живший в то время близ Кракова, арестовывается австрийской полицией по ложному обвинению в шпионаже: «…начали ходить слухи, что Ульянов, должно быть, шпион, так как он, будто, ходит на окрестные возвышенности, делает съемки с дорог и т. п.» (из донесения властям вахмистра железнодорожного поста в Пронино).
Семипалатинск. Лето 1927 года. Заседание Военной Коллегии Верховного суда СССР. На скамье подсудимых - двое: белоказачий атаман Анненков, получивший от Колчака чин генерала, и начальник его штаба Денисов. Из показаний свидетелей встает страшная картина чудовищного произвола колчаковщины, белого террора над населением Сибири. Суд над атаманом перерастает в суд над атаманщиной - кровным детищем колчаковщины, выпестованным империалистами Антанты и США. Судят всю контрреволюцию. И судьи - не только те, кто сидит за судейским столом, но и весь зал, весь народ, вся страна обвиняют тысячи замученных, погребенных в песках, порубанных и расстрелянных в Карагаче - городе, которого не было.
Роман Вениамина Шалагинова рассказывает о крахе колчаковщины в Сибири. В центре повествования — образ юной Ольги Батышевой, революционерки-подпольщицы с партийной кличкой «Кафа», приговоренной колчаковцами к смертной казни.
Монография посвящена жизни берлинских семей среднего класса в 1933–1945 годы. Насколько семейная жизнь как «последняя крепость» испытала влияние национал-социализма, как нацистский режим стремился унифицировать и консолидировать общество, вторгнуться в самые приватные сферы человеческой жизни, почему современники считали свою жизнь «обычной», — на все эти вопросы автор дает ответы, основываясь прежде всего на первоисточниках: материалах берлинских архивов, воспоминаниях и интервью со старыми берлинцами.
Резонансные «нововзглядовские» колонки Новодворской за 1993-1994 годы. «Дело Новодворской» и уход из «Нового Взгляда». Посмертные отзывы и воспоминания. Официальная биография Новодворской. Библиография Новодворской за 1993-1994 годы.
О чем рассказал бы вам ветеринарный врач, если бы вы оказались с ним в неформальной обстановке за рюмочкой крепкого не чая? Если вы восхищаетесь необыкновенными рассказами и вкусным ироничным слогом Джеральда Даррелла, обожаете невыдуманные истории из жизни людей и животных, хотите заглянуть за кулисы одной из самых непростых и важных профессий – ветеринарного врача, – эта книга точно для вас! Веселые и грустные рассказы Алексея Анатольевича Калиновского о людях, с которыми ему довелось встречаться в жизни, о животных, которых ему посчастливилось лечить, и о невероятных ситуациях, которые случались в его ветеринарной практике, захватывают с первых строк и погружают в атмосферу доверительной беседы со старым другом! В формате PDF A4 сохранен издательский макет.
В первой части книги «Дедюхино» рассказывается о жителях Никольщины, одного из районов исчезнувшего в середине XX века рабочего поселка. Адресована широкому кругу читателей.
Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.