«Защита 240» - [50]

- Не надо об этом, Леночка.

- Я боюсь за тебя, Жека. Я думаю, плохо с ним, запутался он и тебе…

- Лена!

- Не буду, не буду.

- Не сердись на меня, Леночка. Я не знаю, что со мной, Лена, пойми, ведь не вчера я полюбила его. Я его знала несколько лет - спокойного, вдумчивого, умного и очень… красивого. Лена, как я люблю его глаза! Как мне приятно быть с ним вместе. Ведь я столько лет его знала как честного, работящего, очень заботливого и скромного. Как же я могу вдруг выбросить все из сердца? Выбросить только потому, что его подозревают…

- А если это не только подозрения?

- Лена, не говори так, мне страшно. Я еще живу надеждой, что это не так. А если… нет, нет. Я не могу представить, что со мной будет!

- Надо быть сильнее. Женя. В жизни приходится иногда… ну, как тебе сказать… Бывают удары, разочарования. Начинаешь лучше познавать человека и видишь, что надо, ты понимаешь, - надо все вырвать из сердца и…

- И опустошить его?

- Может быть, и опустошить! Но всегда, ты пойми, всегда оставаться честной. Да, страшно бывает увидеть в любимом человеке такое, что я начинаю видеть в Сергее.

- Лена, не спеши. Ваш разговор в лесу еще не означает, что он…

- Нет, нет. Не только этот разговор. Он действительно так думает. Жажда славы - основной стержень в его жизни. В стремлении к ней он готов на все. Это страшно. Ты бы слышала, как он говорит о людях, даже о таких, как Зорин. Я начинаю понимать - дело его увлекает только потому, что может принести славу, почести, жизнь в столице, и не какую-нибудь, а с дачами, машинами. Да, да, это так. Это то, чем он живет, это его настоящее лицо, его внутреннее содержание, а я думала… Женя, я так любила его!

- Любила? А теперь?

- Не знаю. Ничего не знаю теперь. У меня все смешалось. Когда я смотрю на него, когда он обнимает меня, мне так хорошо с ним, но когда я подумаю, что он… Я хотела с ним вместе мечтать, трудиться и чтобы все-все пополам - и искания и освоение нового с неудачами и находками, приносящими какую-то особенную радость. Ты понимаешь меня?

- Нет.

- Что?

- Нет, говорю, не понимаю. Когда любишь по-настоящему, то любишь все, что есть в человеке, и все, что есть в нем, кажется хорошим.

Послышался шум подъезжающей к домику машины, голоса, смех. Из-за густых зарослей сирени, закрывавших палисадник, нельзя было разглядеть, кто приехал, но Лене послышался голос Сергея.

- Кажется, Сергей приехал.

- Да, и с ним еще кто-то.

На веранду поднялся коренастый, плотный мужчина лет тридцати пяти, с чемоданчиком и плащом в руках. Лицо, курчавые темные волосы, костюм - все было покрыто тонким налетом дорожной пыли. Лена не сразу узнала вошедшего и только когда всмотрелась в его смеющиеся, чуть раскосые глаза, воскликнула:

- Михаил!

- Лена!

На веранду уже входил Резниченко, нагруженный покупками, усталый и веселый.

- Девочки! Я поймал его на станции! Знакомьтесь - мой друг Миша Бродовский. А это моя Леночка.

- Мы знакомы, - протянула Лена руку Бродовскому. - Познакомься, Миша, с моей сестрой.

Резниченко увел в дом Бродовского, которому надо было привести себя в порядок с дороги.

- Мишка! Черт! Как же хорошо, что ты прикатил! - восхищался Резниченко, проводя гостя в свою комнату. - Располагайся здесь. Спать тебя устроим на диване.

- Сергей, прежде всего бриться, мыться и прочее.

- Непременно!

Бродовский быстро открыл чемодан, Резниченко принес кувшин воды, таз, мыло, и через несколько минут Михаил, скинув с себя дорожный костюм, уже сидел перед зеркалом.

- Гостей будет полон дом. Вот попал! - сокрушался Бродовский, тщательно выбривая подбородок.

- Все свои - из филиала.

- Из филиала? Разве Леночка работает здесь, а не в Славино?

- Леночка? - Резниченко стоял позади Михаила и, заглядывая в зеркало, старался рассмотреть его лицо. - Леночка приехала к сестре в отпуск.

- К сестре, говоришь?

- Да, а ты с ней знаком давно?

- Давно.

- И?

Бродовский повернулся к Сергею и увидел не то тревогу, не то испуг в его светлых, всегда широко раскрытых глазах.

- Сергей, у тебя нет йода или камня. Я, кажется, порезался… Немного.

Резниченко молча протянул Михаилу пропитанную хлорным железом ватку.

Бритье уже подходило к концу, а ни один из приятелей не знал, как продолжить разговор, начавшийся весело и непринужденно.

- Ну, как дела здесь, в филиале? - нашелся, наконец, Бродовский. - Как чувствует себя наш Викентий Александрович?

- Дела? - оживился Резниченко, обрадовавшись возможности прервать молчание, становившееся неловким, заговорил о последних новостях в филиале и в несколько минут рассказал о загадочном поведении техника Никитина.

- Чепуха какая-то, - небрежно заключил Бродовский, вытирая бритву и складывая прибор.

- Нет, Михаил, не чепуха. Ты глубоко ошибаешься. Я придаю очень большое значение этой истории.

- Вот как!

- Да, я считаю, что она имеет отношение к «загадке Браунвальда».

- Ну, знаешь…

- Не спеши. Я познакомился с очень интересным материалом, который собрал Егоров.

- Какой Егоров?

- Электрофизиолог. Он работает в институте Сибирцева. Я встретился с ним, когда последний раз был в. Москве. Потом я тебе расскажу подробно о выводах, которые он сделал. Ты понимаешь, похоже, что браунвальдское дело перекочевало за океан. Похоже, что там, - Резниченко широко махнул рукой, описав полукруг, - там готовятся… Да, если окажется, что Никитин запутан в каком-то темном деле, - это лишний раз подтвердит мои опасения.