Заря над Уссури - [56]

— А ну, домой! Хватит, потрудились!..

Алена складывает один к одному остро отточенные ножи, идет чуть поодаль за быстро шагающим мужем.

Дядя Петя не перечит в такие минуты Василю. Знает его норов. Горяч, ох горяч Василь! Кипяток! Ну, и отходчив, — смотришь, вскоре шагают обратно муженек с женой, и опять за работу.

Лерка-подноска у стола, где азартно трудится Алена. Они давно и нежно привязаны друг к другу.

Алена сама билась в нужде, безжалостно выплескивала силушку для чужого достатка, знала она, что и Лерку гнала в люди жестокая неволя.

На рыбалке — лихорадка, жара, некогда друг с другом словечком перекинуться. Но, приглядевшись к вялым, утомленным движениям Лерки, Алена Дмитриевна заметила затуманенные глаза, горячечный румянец на щеках девочки, тревожно спросила:

— Ты, Лерушка, не заболела? На тебе лица нет.

Алена быстро наклоняется к Лерке, обнимает ее худенькие плечи, шепчет торопливо:

— Ты не очень налегай. По одной рыбине таскай и таскай.

Но где тут?

Как угорелая носится из конца в конец Лерка. А кета все прибывает, растет и растет проклятая гора.

— Кету!!!

Внезапно все завертелось, закачалось перед глазами подноски.

Очнулась Лерка, с трудом подняла отяжелевшие веки, с недоумением оглянулась.

— Что со мной? Почему я дома? Почему меня на тети Настину койку уложили? — шепнула она чуть слышно.

К кровати подходит Настя. На ней лица нет, но бледные, поблекшие губы ее расплываются в радостной улыбке.

— Зашла в себя? Наконец-то очувствовалась… Два часа битых в беспамятстве лежишь…

Настя быстро наклоняется, твердыми, похолодевшими губами конфузливо, неумело целует Лерку.

— Жара какая у тебя, Лерушка! Так вся и пышешь огнем!..

Лерка, приподнимаясь на ослабевших локтях, пытается встать, ноги не держат ее легкого, исхудавшего в тяжкую рыбную страду тела.

— Как есть ничего не помню, тетя Настя. Как я тут оказалась? Я ведь на берегу была…

— Алена тебя на руках принесла. Заболела ты, прямо на кучу с кетой упала. Алена встала из-за стола, все бросила… Дядя Петя, говорят, рвал и метал. Она тут долго сидела, все ждала, что ты очувствуешься. На рыбалку пошла, заплакала…

Лерка вновь хочет подняться, но ее шатнуло, перед глазами поплыли рыже-зеленые круги, и она, обессиленная этой попыткой, упала на подушку.

— Зачем ты встаешь? Ох-ох-ох-ох! — испуганной квочкой клохчет Настя. — Тебе лежать надо. Больная ты…

Лерка покорно легла: болели-ныли все косточки, все суставчики.

Чуть свет Лерка потихоньку встала, оделась, неслышно, стараясь не разбудить Настю и Галку, открыла дверь.

— Куда ты, Валерушка? — спросила Настя, встрепенулась, быстро поднимаясь с кровати.

— Пойду, маманя. Дядя Петя не простит, что в самый ход кеты свалилась подноска.

Настя, приложив огромную корявую ладонь к голове Лерки, волнуясь, спросила:

— Жара спала? А то застудишься насмерть. Ох, кажется, еще горишь?

— Пойду я, тетя Настя, — решительно ответила Лерка. — Шуточное дело — в зиму без рыбы будем?

Всю рыбалку выдюжила Лерка. Тяжек и неблагодарен каторжный труд подноски. Горы рыбы перебросала она, сотни пудов прошли через ее еще не окрепшие руки. Все бегом да бегом…

Ночью, лежа у костра около стонущего, страдающего от ревматизма Силантия, улыбалась Лерка в черноту осенней ночи, мечтала о собственном бочонке рыбы. Рада будет Настя.

Встала перед глазами мачеха, большая, нескладная, забитая нуждой. Ночью по холодной избе — без тятьки с дровами редко бывали — шмыгает, собирает жалкую дерюжку, укутывает Лерку и Галину, бормочет:

— Спите, спите сладенько, кровиночки мои…

На берегу, так недавно еще оживленном, затихли голоса, песни, ругань; стало безлюдно. Пришлый народ — сезонники разъехались по домам.

Желтели в сараях, обитых железом, длинные ряды новых бочек, наполненных счастливым уловом.

Прибегал на берег дядя Петя, считал бочки, складывал в уме длинные плюсы добычи и короткие минусы расходов, которые принесла ему нынешняя рыбалка, и сиял, сиял, как начищенный медный чайник: из грошей рубли растут — увеличивается счет, встают в ряд новые кубышки, любовно охраняемые рачительным хозяином. «Хорош улов, велика удача! Умен, умен ты, Петенька! Есть у тебя в амбаре, будет и в кармане».

И счастливый стяжатель, раздобревший вновь за короткие дни отдыха, рысцой бежал по селу. Вдохновленный новой затеей, новым соображением, размышляя на ходу, как и куда теперь бросить пыл и неиссякаемую энергию, ретиво мчался по просторной сельской улице первый хозяин на селе. Развевается на ветру огненная борода, и косит, косит проклятый верткий глаз в сторону проходящих деревенских женщин. Любит сытеньких, гладеньких бабочек дядя Петя: «Шелковенькие вы мои».

Но всех милее, всех дороже сердцу собственная законная супруга Марьюшка. Домой, к ней, сами ноги несут. «Торовата Марьюшка на ласку, на добрую женскую заботу. Живу с ней единомысленно, согласно, а согласье крепче каменных стен. Сама во все доходит. Бережлива малость через край, все своими руками норовит сделать, лишнюю копейку не упустит, но ведь кто не бережет копейки, тот сам рубля не стоит…»

Летит дядя Петя стрелой, улыбается, прямо домой курс держит.

Вспомнилось ему, как совсем еще недавно красным летним утречком вышел он во двор.