Заря над Уссури - [17]

Артель лесорубов возглавлял Семен Костин — серьезный «компанейский», молодой мужик с открытой улыбкой на широком русском лице с чуть разлатым носом. Он сколотил артель из своих однодеревенцев — небогатых мужиков, чтобы «зашибить» к осени, к рыбалке, денег на невод.

Семен, высокий крепыш с мускулами первоклассного боксера, пользовался у артельщиков непререкаемым авторитетом; его тихое слово было законом, ибо слыл он в родной деревне Темная речка за справедливого человека из самой справедливой и честной семьи крестьянина-труженика Никанора Костина.

С юношеских лет прославлен Семен как храбрый и умелый охотник: в единоборстве с тигром спас он жизнь нескольким паренькам, забравшимся в тайгу без должной охотничьей справы. Семен вырос в тайге, знал многие места как свои пять пальцев. За его широкой спиной артельщики чувствовали себя «как у Христа за пазухой».

— Сестренка милая, — сказал он Алене, когда принимал Смирнова и Лесникова в артель, — ты мужиков пережди в городе. У нас женщины в тайгу лес валить не ходят: лесорубы — отборное племя, не нажить бы беды.

Ревнивый и вспыльчивый Василь встал на дыбы.

— Я свою бабу от себя ни на шаг! Пойдет со мной.

Лесников поддержал его: тоже боялся оставить смирную, как ребенок, дочь в незнаемом городе.

— Со мной ее никто не обидит. Я за нее на рогатину пойду.

— Ну, ваше дело. Будет у нас мамкой, на артель кашеварить, — нехотя согласился Семен, раздумчиво хмуря широкие, добрые брови. — Только ты, сестренка, в пути за меня держись, не отставай! — приказал он Алене.

В дороге незаметно и просто Костин взял молодую женщину под свою заботу и опеку.

— Не робей, воробей! — весело подбадривал он ее, когда она, измученная тяжкой дорогой, искусанная до крови гнусом, бессильно опускалась на землю. — До края света еще шагать далеко, береги силушку, мамушка-куфарочка! Разувайся-ка! Я водички принесу, помоешь себе ноги, посидишь маненько — и усталь как рукой снимет, оклёмаешься.

Ладный, широкоплечий Семен вскидывал повыше на плечо неизменное охотничье ружье, с которым не расставался ни днем, ни ночью, и скрывался в чащобе. Он приносил воду, поглядывал на босые ноги Алены, посмеивался:

— Студена родниковая-то водица? Ну как, сестренка, полегчало?

Тугой ком вставал в горле Смирновой: хотелось и смеяться и плакать одновременно от чувства благодарности и признательности к этому милому человеку и от радостной гордости, что есть такие люди на свете.

И странно: не только все артельщики, но и ревнивый, подозрительный Василь принял эту опеку как нечто должное и естественное — такое доверие и симпатию вызывал у всех твердый, уравновешенный Костин.

— Ты, Василь, не бойся за нее, — сказал он Смирнову. — Около меня ни человек, ни зверь на нее не посягнет. А ты, браток, в лесу ей не помога…

— Спасибо, Семен! — чуть виновато ответил Василь.

Доверчиво и открыто приняла Алена повседневную заботу Костина.

В тихую минуту задушевной беседы признался он ей, что только нужда в деньгах оторвала его от родных, и особенно скучает-томится он по Варваре — жене.

— Она у меня подруга-лебедь, разъединственная-одна, — цедил слова Семен. Он рассказал Алене про необыкновенную любовь лебедей. Если у лебедя гибнет подруга, он взмывает ввысь и, сложив крылья, камнем падает на землю — разбивается насмерть. — С тем и я жизнь кончу: мне во всем свете одна Варвара суждена.

Сурово ворчал Семен, приглядываясь к новым членам артели:

— Совсем вы еще сырые! Я вас возьму в оборот, вы у меня скоро станете закопёрскими таежниками.

Слово у Семена не расходилось с делом: ежедневно, ежечасно он знакомил переселенцев с тайнами тайги, учил, как найти съедобные коренья; как определить север и юг по мхам; узнавать по звукам, кто шатается по тайге; показывал неприметные непосвященному глазу следы обитателей чащоб; знакомил с нравами зверей и птиц, с повадками речных и озерных рыб.

Парнишкой он с друзьями отправился на лодках-плоскодонках вверх по Уссури, в незнакомые места. На второй день плавания ребята вытащили нагруженную рыбой лодку на берег, натаскали плавника, сухих кореньев и разожгли костер. Красно-оранжевый, огненно-желтый язык взметнулся в зелено-голубое небо. Золотым веером рассыпались брызги тысяч искр.

Вечер стоял теплый, синий, летний. Такая же синяя, мягкая пришла ночь. Пламя костра, вставшее высоким, огненно гудящим столбом, уходило в глубину неба, усеянного крупными звездами.

В ведре сварили жирную, наваристую уху. Наелись в полную меру, и, усталые, счастливые, ребята уснули около костра.

С первыми лучами солнца Семен был на ногах. Озорно и нетерпеливо гикнув, он разбудил ребят и помчался по песчаной отмели — нырнуть, выкупаться в парной утренней воде Уссури. Добежав до конца узкого клина, далеко вдавшегося в реку, Семен остановился. Следы на отмели! На влажном, сыром песке отчетливо отпечатался след крупного хищного зверя.

— Братва! Тут ночью кто-то был. Смотрите — след! — испуганно крикнул Семен подбегавшим товарищам.

Незабываемая летняя ночь, бушующее, переливающееся красками, могучее пламя костра, таинственное мерцание множества звезд, след зверя на песчаной отмели Уссури!