Заря - [66]

Мысли бродили в голове, но тело не желало шевелиться. Не привыкло оно к такому истязанию: поспать не даю, да еще и нервы себе терзаю почем зря. А пол был не настолько холоден, чтобы замерзнуть. Поэтому, я решила отложить все это на потом, и заснула — даже твердость моей вынужденной «кровати» не помешала.

Он шел по невидимой большинству части замка и думал. Солнце было в зените, и не давало ему покоя, заставляя возвращаться к тому, что произошло прошлой ночью. Он не любил свет — тот растравлял пустоту в душе, заставлял метаться, искать неизвестно чего. Он хотел уйти в свои покои, где не было этого давящего солнца, где вместо метаний и пустоты, в душе появлялось спокойствие. Но сейчас нужно было находиться на свету, и Юриль Веран не давала ему покоя. Необычная девушка, со своим странным воображением. Но за что?.. Боги и Духи, за что правитель осудил её на смерть?! За какую-то детскую фантазию, за легенду, которую любопытная лайн откопала в малой библиотеке? И еще он не мог понять себя. Свои чувства. Не мог разобрать, интересуют его судьба девушки или ему все равно? Чувства менялись со скоростью мысли. Раньше это не замечалось, так как спокойствие и равнодушие понятия, пусть разные, но очень близкие. НО… первый раз правитель вынес смертный приговор. Да так не наказывали даже запрещенных магов! Да что говорить!! Их вообще не наказывали! А здесь? Девушка, которая даже выговор ни разу не получала! За что же её?

К девушке он относился очень положительно — всегда уважал таких людей. И честно говоря, ему будет жаль, если она умрет. Несправедливо умрет. Будет жаль её, Орнета, который, наверняка, очень любит племянницу. Да и самому будет одиноко. С тех пор, как в Замке появилась еще одна «ночная тень», жить стало как-то светлее, что ли. Хотя, в его случае (грустная ухмылка в мыслях) темнее. Со светом у него дружбы не сложилось.

Но что же делать с Юриль? Не оставлять же её так? Юриль… Ни одного из своих учеников, кроме обоих Веран, он не называл про себя по имени. Только по имени рода. И чем так запали в душу тихая девушка и вечно спокойный ничем непоколебимый юноша? Хотя… чего уж рассуждать, делать надо.

Вот перед лицом пристали знакомые двери. Взяться рукой за кольцо. Он испытал странное неудобство — первый раз пришел он сюда оспаривать приказ его правителя. Того, чьи приказы не оспариваются. Но этот свет… и темнота перестала приносить успокоение. Он подавил неприятное чувство и не дрогнувшей рукой постучал. Дождался, когда она бесшумно (так привычно) откроется перед ним, и вошел.

Комната (хотя ученики не знающие и половины Замка назвали бы её малым залом) встретила его мрачностью и шелестом бумаг. Странно… очень странно. Иногда, когда он заходил сюда, у него мимолетно, всего на мгновенье, возникало чувство, что этот кабинет должен выглядеть по-другому. Нет, не большим количеством света, с ним все нормально, а обстановкой. Более четкой, правильной, без рассеянности, присущей всем ученым. И более молодой, что ли. А еще у него иногда, при взгляде на своего повелителя, возникало раздражение, как у человека, чье законное место заняли. Раньше эти чувства практически не замечались, лишь на подсознании для общей информации. Сейчас же, когда даже Тьма отвернулась от него, он явственно чувствовал эти две эмоции и никак не мог понять их истоки. При этом благодарил Духов и Богов, что спокойное лицо уже давно у него стало рефлексом.

— Чего ты хотел, Лейрон? — спокойным и чуть доброжелательным тоном спросил правитель, отрываясь от бумаг.

— Я хочу поговорить о Юриль Веран, той девушке, которую я вчера к вам приводил, — он «поднял» глаза и прямо посмотрел на своего господина.

— Поступила какая-то новая информация?

— Нет, — ему стало неуютно. Еще НИКОГДА он не собирался обсуждать приказы.

— Она хотела что-то кому-то передать? — одна бровь вопросительно поднялась.

— Нет, — снова ответил он, мысленно глубоко вздохнув, как перед прыжком в пропасть.

— Тогда что же? — обе брови поднялись, показывая удивление собеседника.

— Я… — он подавил дрожь в голосе, — я хотел понять, почему наказание для девушки было настолько строгим? Она же…

— Ты смеешь перечить мне? — правитель гневно посмотрел на своего главнокомандующего.

— Но она просто мечтательный ребенок, — в отчаянии почти на грани звука ответит он.

— Ты смеешь нарушать мои приказы? — громкий холодный голос, заставил его захлебнуться словами и четко ответить:

— Нет, повелитель!

— Ты повинуешься мне?

— Да, повелитель!

— Ты заставил сомневаться в себе, своими словами, — уже обычным голосом ответил правитель, — но я даю тебе шанс. Казнь переноситься на рассвет завтрашнего дня и будет происходить на малой площади в присутствии всех посвященных. И палачом будешь ты.

Ему показалось, что земля ушла у него из-под ног. Убить. Не ради самозащиты, не за дело. Забрать жизнь у того, кто больше всего на неё имел прав! Стать убийцей. Переступить через единственное, что являлось для него ценностью — принципы и мировоззрение, по которым он жил даже когда в душе поселялась всепоглощающая пустота, даже когда не понимал, а зачем он все-таки живет. Ему захотелось первый раз, за те четыреста лет, которые он помнил, закричать от отчаяния. Бить о стену кулаком, сбивая руку до кровавого месива, воя, как волк на луну. Упасть на колени, умоляя: «Не надо». Но привычка… заставила лишь выдать четкое: