Зарубежная литература XIX века - [7]

Тибуриус заблудился. Он очень устал, он шагал и шагал и дошел до луга, раскинувшегося на склоне горы. Быстро темнело. К счастью, Тибуриус встретил дровосека, и тот показал ему дорогу в город. Тибуриус вернулся в гостиницу пешком, среди ночи, чем немало удивил служащих. Боясь, что это приключение пагубно отразится на его здоровье, Тибуриус укрылся двумя одеялами и уснул. Но, проснувшись, чувствовал себя прекрасно, а то, что у него болели ноги, было совершенно естественно — ведь он никогда в жизни не совершал столь долгих прогулок. Он хотел понять, как получилось, что он заблудился, и через некоторое время решил повторить прогулку по лесной тропе. Теперь-то он был уверен, что не собьется с пути. Он шел по тропе, пристально следя за каменной стеной, вдоль которой она вилась, и вдруг заметил, что в каменистом месте, где тропа была малозаметна, с ней сливалась другая, более заметная, и неподалеку поднималась прямо в лес. Тибуриус понял, что всякий раз, возвращаясь назад, попадал на это ответвление, которое увело его далеко от коляски и от слуг. С того дня он стал часто совершать прогулки по лесной тропе и делать зарисовки.

Однажды он встретил на тропе крестьянскую девушку с корзинкой, полной земляники. Девушка угостила его ягодами и обещала показать места, где растет земляника. Тибуриус стал часто ходить в лес вместе с Марией — так звали девушку. Когда курортный сезон закончился, Тибуриус вернулся в свое имение, но весной вновь поехал на воды. В лесу он снова встретил Марию и снова стал часто гулять вместе с девушкой. В один прекрасный день он заметил, что Мария — красавица, и вскоре ему пришла в голову мысль жениться на ней. Девушка дала свое согласие. Тибуриус переселился на ее родину и стал по примеру своего исцелителя сам вести хозяйство. Доктор, посоветовавший в свое время Тибуриусу жениться, тоже перебрался в эти места, он часто навещает Тибуриуса и уважительно называет его не иначе как «друг мой Теодор» — ведь Тибуриус было не имя, а прозвище этого чудака, пока он не стал обычным счастливым человеком.

О. Э. Гринберг

Леопольд фон Захер-Мазох (Leopold von Sacher-Masoch) [1836–1895]

Венера в мехах (Venus im Pelz)

Роман (1869)

Венера простужена. Разглагольствуя о холодности Европы и европейцев, она беспрестанно чихает и кутает мраморные плечи в темные собольи меха. «Чем грубее женщина будет обращаться с мужчиной, тем больше будет она им любима и боготворима». Приятная собеседница! Однако надо просыпаться — Северин уже ждет к чаю.

«Странный сон!» — говорит Северин. Странный Северин! Тридцатилетний педант, живущий по часам, термометру, барометру, Гиппократу, Канту… но иногда вдруг настигаемый бешеными приступами страстности. Странный дом: скелеты, чучела, гипсы, картины, на картине — она: Венера в мехах. Вместо объяснений Северин достает рукопись, и во все время, пока мы читаем «Исповедь сверхчувственного», сидит к нам спиной у камина, грезя…

Перед нами — слегка подправленный дневник, начатый на карпатском курорте скуки ради. Гоголь, головная боль, амуры… — ах, друг Северин! Ты во всем дилетант! Курорт почти безлюден. Заслуживают внимания только молодая вдова с верхнего этажа и статуя Венеры в саду. Лунная ночь, вдова в саду, это она, Венера! Нет, ее зовут Ванда фон Дунаева. Ванда дает своей каменной предшественнице поносить свой меховой плащ и предлагает изумленному Северину стать ее рабом, шутом, ее игрушкой. Северин готов на все!

Они проводят вместе дни напролет. Он живо рассказывает ей о своем детстве, о троюродной тетке в меховой кацавейке, однажды высекшей его — о, какое наслаждение! — розгами; он читает ей лекции о художниках, писавших женщин в мехах, о легендарных мазохистах, о великих сладострастницах. Ванда заметно возбуждена…

Несколько дней спустя Ванда предстает перед потрясенным Севе-рином в горностаевой кацавейке с хлыстом в руках. Удар. Сострадание. «Бей меня без всякой жалости!» Град ударов. «Прочь с глаз моих, раб!»

Мучительные дни — высокомерная холодность Ванды, редкие ласки, долгие разлуки: добровольный раб должен являться к госпоже только по звонку. Северин — слишком благородное имя для слуги. Теперь он — Григорий. «Мы едем в Италию, Григорий». Госпожа едет первым классом; укутав ей ноги меховым одеялом, слуга удаляется в свой, третий.

Флоренция, роскошный замок, расписной — Самсон и Далила — потолок, соболий плащ, документ — договор (любознательный читатель найдет в приложениях к роману аналогичный «Договор между г-жой Фанни фон Пистор и Леопольдом фон Захер-Мазохом»). «Госпожа Дунаева вправе мучить его по первой своей прихоти или даже убить его, если ей это вздумается». Северин скрепляет этот необычный договор и пишет под диктовку Ванды записку о своем добровольном уходе из жизни. Теперь его судьба — в ее прелестных пухленьких ручках. Далила в меховом плаще склоняется над влюбленным Самсоном. За свою преданность Северин вознагражден кровавой поркой и месяцем изгнания. Усталый раб садовничает, прекрасная госпожа делает визиты…

Через месяц слуга Григорий наконец приступает к своим обязанностям: прислуживает гостям за обедом, получая оплеухи за неловкость, разносит письма госпожи мужчинам, читает ей вслух «Манон Леско», по ее приказу осыпает ее лицо и грудь поцелуями и — «Ты можешь быть всем, чем я захочу, — вещью, животным!..» — влачит плуг по маисовому полю, понукаемый Вандиными горничными-негритянками. Госпожа наблюдает за этим зрелищем издали.