Зарубежная фантастика из журнала «Юный техник» 1970-1975 - [74]

Зазвенел школьный звонок, и под эти звуки торговец раздавал аннигиляторы и собирал десятицентовики.

— Еще одна игрушка, дети. Увлекательнейший эксперимент с атомной энергией, вы можете поставить его у себя дома. Освежите реальностью свои военные игры и удивите всех своих друзей. Каждый может сам сделать водородную бомбу. Всего за пять центов. Три штуки за десять центов, если купите сейчас.

— Послушайте, мистер… — Сын констебля купил три капсулки, но сейчас он стоял и недоверчиво смотрел на них. — Если из этих маленьких пилюлек получаются настоящие атомные бомбы, значит, они опасны, еще опаснее, чем пиротехника для праздничного фейерверка…

— Я ничего не знаю о вашей пиротехнике. — Торговец раздраженно нахмурился. — Но эти игрушки совершенно безопасны, если тебя обучили псионике. Надеюсь, никто из вас не вздумает взорвать водородную бомбу в помещении! Ха-ха! Ну вот и все, ребятки. — Потухли рекламные картинки, умолкла псионовая музыка. Торговец закрыл чемоданчик. Дети побежали в школу, а он торопливо пошел обратно.

* * *

Таверна на холме была уже открыта, когда торговец подошел к ней.

— Ну, мистер, что вам подать?

— Скажите, — шепнул торговец бармену, — в здешних школах учат псионике?

— Что вы сказали?

Но торговец его не слышал. Если эти люди не знают псионики, любое сказанное им слово может его выдать. Обнаружат его флайер, и он не сможет улететь. Его подвергнут психической настройке. Бледный от страха, он поспешил прочь, туда, где оставил флайер.

Вынул псионовый ключ и попытался спустить мембрану. Но ключ не работал. Он попытался еще раз и еще, но тонкая оболочка оставалась твердой, как настоящая скала. Торговец наконец понял, что произошло. Псионовые устройства редко ломаются, но их можно вывести из строя намеренно, Несомненно, флайер обнаружен карантинными властями.

Всхлипывая, он царапал по защитной мембране окровавленными пальцами, тщетно пытаясь сорвать ее, и вдруг, повернувшись на звук шагов, увидел грузную фигуру констебля Джуда Хэнкинса.

— А, констебль… — Он прислонился к мембране, ухмыляясь от радости, что это не карантинный инспектор. Псионовый переводчик сначала не сработал, но торговец несколько раз нажал на него, сунув руку под одежду, и он ожил. — Я сдаюсь, — прохрипел он. Торговца начал трясти озноб, трудно было говорить. — Я готов мирно осесть где-нибудь, пусть только оставят мой нос в покое.

Он собирался сказать еще что-то, но в ушах шумело, ныли все кости, а ноги отказывались держать тело, ставшее будто чужим, — эти симптомы, так хорошо знакомые любому жителю Земли, никогда не болевшему торговцу ничего не говорили… Несколько секунд он не мог ничего вспомнить, но потом ускользнувшая мысль вновь вспыхнула в его мозгу.

— Игрушки… — простонал он. — Они опасны!

— Уже не опасны, — услышал торговец в ответ. — Мы разбросали по всей этой зоне псионовые нейтрализаторы, а сейчас я принял облик констебля Хэнкинса, чтобы собрать их.

— Вы… Значит, вы…

— Карантинный инспектор станции Сол. — Офицер показал ему псионовый значок. — Вы были обнаружены еще до приземления. Но мы не торопились с арестом: нужно было убедиться, что у вас нет сообщников.

— Вы меня все-таки поймали, — пробормотал он едва слышно. — Теперь можете делать из меня полезного члена общества…

— Слишком поздно, — жестко сказал инспектор. — Вы, нарушители карантина, забываете, что слишком большое несоответствие культурных уровней опасно для обеих сторон. Ковенант существует и для вашей защиты. Я знаю, что вы не прошли через клинику на карантинной станции, — продолжал инспектор. — Вы ведь не приняли никаких мер предосторожности, верно?

— Клиника? — Торговец уловил только это единственное слово и весь напрягся. — Можете делать что угодно, — упрямо прошептал он, — но с моим носом я не расстанусь.

— Вы уже нажили себе гораздо большие неприятности, — сказал инспектор, сочувственно глядя на него. — Я думаю, наши предки обладали естественным иммунитетом, как эти люди, но, если бы я не получил прививки от тысячи вирусов и бактерий, я не прожил бы здесь и полдня. И в ваш организм они, конечно, уже попали.

Торговец дышал тяжело, со свистом и прятал глаза от режущего дневного света.

— Люди, с которыми я общался, были вполне здоровы, — сказал он, прячась за броню своей глупости. — У одной девочки была какая-то «простуда», но ее мать сказала, что это не опасно.

— Для нее-то не опасно… — ответил инспектор. Но торговец так и не услышал конца фразы.

Все еще ничего не понимая, пошатнулся, упал…

ДВА МОЛОДЫХ ЧЕЛОВЕКА

Станислав Лем

Фантастический рассказ

Перевод с польского Ариадны Громовой

Рис. Р. Авотина

«Юный техник» 1975'04

Белый дом над ущельем казался пустым.

Солнце уже не жгло; грузное, красное, оно висело средь облаков, маленьких золотых пожарищ, остывающих до красноватого накала, а небо от края до края наливалось бледной зеленью такого неземного оттенка, что когда утихал ветер, то казалось, мгновение это перейдет в вечность.

Если бы кто-нибудь стоял в комнате у открытого окна, он видел бы скалы ущелья в их мертвой борьбе с эрозией, которая миллионами бурь и зим терпеливо прощупывает слабые места, способные рассыпаться щебнем, и то романтически, то насмешливо превращает упрямые горные вершины в развалины башен или в искалеченные статуи. Но там никто не стоял; солнце покидало дом, каждую комнату порознь, и словно напоследок заново открывало все, что там находилось, вещи внезапно озарялись и в этом фантастическом отсвете казались предназначенными для целей, о которых никто еще не грезил. Сумрак смягчал резкие грани скал, открывая в них сходство со сфинксами или грифами, превращал бесформенные провалы в глаза, оживленные взглядом, и эта неуловимая спокойная работа с каменными декорациями создавала все новые эффекты — хоть эффекты эти и становились все более иллюзорными, ибо сумрак постепенно отнимал цвета у земли, щедро заливая глубины фиолетовой чернью, а небо — светлой зеленью. Весь свет словно возвращался на небеса, и застывшие косогоры облаков отнимали остатки сияния у солнца, перечеркнутого черной линией горизонта. Дом снова становился белым — это была призрачная, зыбкая белизна ночного снега; последний отблеск солнца долго таял на небосклоне.