Зарубежная фантастическая проза прошлых веков - [202]

— Так вот, ваше величество, — сказал Баркер, понижая голос, — кажется, мы на пороге новой войны.

— Что вы этим хотите сказать? — спросил Оберон.

— Мы больше не в силах терпеть! — страстно крикнул Баркер. — Мы еще не стали рабами, оттого что Адам Вэйн двадцать лет тому назад одурачил нас пожарной кишкой. Ноттинг-Хилл еще не весь мир! У нас, кенсингтонцев, тоже есть кое-какие традиции — и надежды тоже. Если они могли сражаться за свои дрянные лавчонки и несколько штук фонарей, почему бы нам не сразиться за великую Хай-стрит и Музей естественной истории?

— Боже великий! — воскликнул потрясенный Оберон. — Неужели чудесам не будет конца? Неужели случилось еще и это величайшее чудо — вы стали альтруистом, а Вэйн эгоистом? Неужели вы патриот, а он тиран?

— Не в Вэйне корень зла, ваше величество, — ответил Баркер. — Вэйн окончательно ушел в грезы и сны и целый день сидит со своим мечом у камина. Ноттинг-Хилл — вот кто тиранит нас, ваше величество! Успех Вэйновых людей и методов до такой степени опьянил ноттингхиллский совет и ноттингхиллских обывателей, что они считают долгом повсюду совать свой нос, всех учить уму-раз-уму, всех воспитывать, надо всеми командовать. Я не спорю— война за Пэмп-стрит, как это ни странно, сыграла большую роль в развитии современной городской жизни. Когда она разразилась, я был еще относительно молод, и благодаря ей мой кругозор очень расширился. Но мы больше не желаем терпеть постоянных глумлений и издевательств над нашими городами за то немногое, что Вэйн сделал для нас около четверти века тому назад. Я как раз жду решительных вестей. Ходят слухи, что Нот-тинг-Хилл наложил запрет на статую генерала Вилсона, которую бейзуотерцы воздвигли на Чепстоу-плейс. Если это так, то это постыднейшее нарушение условий, на которых мы сдались двадцать лет тому назад генералу Тэрн-буллу. Нам была обещана полная неприкосновенность наших традиций. Нам было обещано самоуправление. Если это так…

— Это так! — раздался громкий возглас. Король и Баркер обернулись.

На пороге стояла тучная фигура в лиловом одеянии, с серебряным орлом на шее и с усами не менее пушистыми, чем перья ее берета.

— Да, — сказал вошедший, кланяясь королю. — Я — правитель Бэк, и то, что я говорю, — святая правда. Люди с Холма забыли, что мы сражались у Башни не хуже их и что нет большего безумия, а также и низости, чем презирать побежденного врага.

— Выйдем на улицу, — с мрачной решимостью сказал Баркер.

Бэк последовал за ним, остановился перед аптекой и обвел взглядом залитую светом улицу.

— Я готов взяться за оружие и разнести все это вдребезги, — пробормотал он. — Хоть мне и за шестьдесят…

Вдруг он вскрикнул и отшатнулся, закрыв лицо руками — тем самым жестом, которым он закрыл его двадцать лет тому назад.

— Тьма! — крикнул он. — Снова тьма! Что это?

И действительно, все фонари внезапно потухли; собеседники перестали видеть друг Друга. Вдруг из мрака раздался приветливый голос аптекаря

— Разве вы не знаете? — произнес он. — Разве вам не говорили, что сегодня — Праздник Фонарей, годовщина великой битвы, чуть не погубившей, но в конце концов спасшей Ноттинг-Хилл. Разве вы не знаете, ваше величество, что ровно двадцать один год тому назад мы увидели на нашей улице зеленые туники Вилсоновых солдат, которые гнали Вэйна и Тэрнбулла на газовый завод, крича и дерясь, как черти? Тогда-то, в грозный час, Вэйн вскочил в окно газового завода, ударом кулака погрузил весь город во мрак, с мечом в руках и львиным криком, разнесшимся за пять улиц, ринулся на бейзуотерцев и вытеснил их, растерявшихся и незнакомых с местностью, из священного города. Разве вы не знаете, что с той ночи каждый год фонари тушатся на полчаса, пока мы поем во мраке гимн Ноттинг-Хилла? Тише! Вот он!

Рокот барабанов раздался в ночи, а за ним послышалось пение тысяч голосов;

  Звезды тихие сияли, ночь над городом плыла,

  (Ночь над городом плыла):

  Лучше дня она была.

  Вдруг на Ноттинг-Хилл, где свет был фонарей и очагов,

  От пустынь, от океанов пал неведомый покров —

  Тьма спустилась, тьма спустилась, тьма спустилась на врагов!

  И старая гвардия ринулась в бой,

  Ибо гвардия господа ринулась в бой, ринулась в бой!

  Звезды ясные склонились перед нею чередой,

  Ибо в час, когда смыкались клещи вражеской орды,

  В час, когда мечи ломались, в час смятенья и беды,

  Пала тьма драконом божьим на насильников ряды,

  Когда старая гвардия ринулась в бой…

Невидимые голоса уже затянули второй куплет, как вдруг произошло нечто неожиданное. С криком «Южный Кенсингтон!» Баркер выхватил кинжал и бросился вперед. В следующее же мгновение вся улица наполнилась дикими проклятиями и шумом свалки. Баркер был отброшен к витрине аптеки; он воспользовался секундой передышки, чтобы обнажить меч, и с криком «Не в первый раз проливаю я вашу кровь!» ринулся в гущу врагов. По-видимому, ему удалось ранить кого-то, потому что вопли усилились и в слабом свете окон замерцали мечи и кинжалы. И в тот момент, когда Баркер, казалось, окончательно выбился из сил, на арену боя выступил Бэк. Он был безоружен, ибо предпочитал мирное великолепие важного сеньора воинственному дэндизму, заменившему былой, штатский дэндизм Баркера. Но он одним ударом кулака разбил витрину соседней лавки — лавки древностей, — выхватил оттуда нечто вроде ятагана и с криком «Кенсингтон! Кенсингтон!» устремился на помощь Баркеру.