Зарождение добровольческой армии - [224]

Утром второго дня наступления на Ростов наша полурота должна была атаковать кирпичные заводы на окраине Нахичевани. После первого неудачного боя настроение у всех было напряженное. Каждый понимал, что будут большие потери, и вспоминал убитых и раненых вчера друзей. Позади нашей цепи появилась фигура в черных форменных пальто и фуражке. Взводный спросил:

— Кто вы такой и что вам нужно? И получил спокойный ответ:

— Семинарист. Я хочу воевать с вами.

— Но у вас нет винтовки!

— А вот когда кого‑нибудь из вас убьют, я и возьму винтовку. Хотя этот юноша был совершенно прав, но юнкера возмутились и потребовали, чтобы он ушел «подальше».

После двухдневного боя и пребывания почти все время под открытым небом все мы испытывали чувство зверского голода. Выданный заплесневелый и промерзший насквозь хлеб приходилось есть, отковыривая куски штыком. Желтое с черными пятнами сало вызывало отвращение. К вечеру первого дня пребывания в резерве удалось найти путевого сторожа, желающего продать нам барана. Собрали по карманам необходимую сумму и получили живого барана. Резать его никто из нас не хотел. Наконец, кто‑то решился застрелить беднягу. Видя нашу «неприспособленность к жизни», сторож предложил освежевать барана, если мы дадим ему шкуру. Конечно, мы с радостью согласились. Тушу разрезали на кусочки, и каждый, нанизав на шомпол свою часть, поджаривал ее на костре. То был первый урок приспособления к жизни в Добровольческой армии петербургских юнкеров.

Нам прислали пехотных офицеров, занявших места взводных и полуротных командиров. В строевом отношении роту принял поручик Костандов, но и наш командир капитан Шаколи остался с нами. После короткой молитвы мы отправились на вокзал и погрузились в поданный состав. Долго ждали отправки — оказалось, что машинист не хочет нас везти, так как «Викжель» (Всероссийский исполнительный комитет железнодорожников) держит нейтралитет. Донское командование занялось уговорами. Пользуясь темнотой, машинист скрылся. Тогда капитан Шаколи вызвал юнкеров–путейцев и технологов, отбывавших летнюю практику машинистами. Вызвались юнкера Раскин и Ф. Эти машинисты долго потом обслуживали наш состав. Юнкер же Р. получил пожизненное прозвище Викжель.

Поздно ночью, в полной темноте двинулся в путь наш эшелон. Грязные, холодные товарные вагоны тускло освещались свечами. Неопытные машинисты «дергали состав» и вели его медленной скоростью, ожидая попыток вызвать крушение. Казалось, все кругом враждебно, а впереди ждут нас потерпевшие неудачу наши немногочисленные соратники.

Настроение поддерживалось несмолкаемыми песнями, связывающими нас со славным прошлым. Оно обязывало нас двигаться по выбранному пути. Продрогшие и сонные, прибыли мы на станцию Кизитеринку. Все помещения ее были наполнены вповалку спавшими юнкерами и кадетами. Люди настолько утомились, что не чувствовали, когда проходившие наступали им на тело. После неудачи настроение у них было неважное. Я спросил про знакомого юнкера–павловца. Ответили — убит.

Опасаясь ночного нападения, капитан Шаколи «заблиндировал» шпалами открытую платформу и приспособил ее для пулеметов. Юнкера на руках выдвинули это сооружение на линию заставы.

С рассветом первая рота юнкеров–константиновцев повела наступление на город Нахичевань правее железной дороги. Навстречу ей вышли густые цепи большевиков — матросов и рабочих. Их поддерживала судовая артиллерия с Дона. 3–й Константиновский и 4–й Михайловский взводы залегли на линии окраинных огородов станицы Александровской, прикрывая станицу и станцию.

Обойденная с флангов, 1–я полурота отошла к станице, и до темноты мы пролежали под сильным огнем, неся потери. Ночью огонь прекратился, и, выставив охранение, мы отошли на станцию.

На другой день в наступление пошла 2–я полурота. Командир 3–го взвода поручик 148–го Каспийского полка Харламов вызвал охотников обнаружить противника. Вызвалось трое. Только что мы поднялись на ближайший гребень возвышенности, как увидели подымающуюся нам навстречу густую цепь. Резко выделялись черные фигуры матросов и рабочих. Мы легли на землю и открыли огонь. На наше счастье, красные сделали то же.

Через несколько минут подошел наш взвод, и мы оказались на правом фланге цепи. Поручик Харламов, положив цепь, управлял огнем. Сам же, стоя, с руки бил красных. Мы пытались встать, но он резко приказал нам лечь, заявив, что стоять может только командир. Скоро он упал, раненный в кость ноги, а за ним и заменивший его, тоже раненный, взводный портупей–юнкер Голицынский. Санитаров не было, цепь таяла, относя в тыл раненых и их винтовки.

Красные стали обходить нас с правого фланга, и отделенный портупей–юнкер Иегулов подал команду:

— Правофланговому отделению занять положение, перпендикулярное существующему!

Долго мы потом вспоминали это «восстанавливание перпендикуляра к цепи». Но тогда было не до смеха, и, загнув фланг, мы удачно залпами отбили красных.

Одновременно наступали и отходили юнкера–казаки, но мы слышали только их ружейный и пулеметный огонь. К вечеру отошли к станице. Долго еще пришлось нам лежать в замерзшей степи в сторожевом охранении. Выручил нас единственный раненый, но оставшийся в строю офицер — командир 4–го взвода, поручик 5–го пулеметного полка Гегеман, сменивший нас и пославший нас на станцию.