Заре навстречу - [48]

Она подала мужу высокие сапоги, помогла надеть брезентовый «непромокай», ласково и нетерпеливо подтолкнула Сергея к выходу.

Выйдя, Чекарев оглянулся по сторонам.

Народу на улице не было, даже скамеечки у ворот и те пустовали.

В такую непогоду только необходимость выгонит на перевальские улицы, особенно на те, которые лежат в низине. Сюда с каменистых холмов стекают в ненастье бесчисленные ручьи. Улицы превращаются в болото.

Чекарев добрался до Главного проспекта, перепачкавшись до колен.

Центральные улицы тоже были безлюдны. Пройдет человек с зонтом или в макинтоше — и снова пусто на каменных тротуарах. Напрасно зажигается буква за буквой над дверью кинематографа «Р…о…н…а…», — сегодня в «Роне» мало зрителей.

В пивнушке крики, звон посуды. Вот дверь распахнулась, и чье-то тело плюхнулось в лужу. Городовой лениво, нехотя идет на шум скандала…

Кончилась вечерня… Три старухи вышли из церкви и, спустившись с паперти, подобрали черные юбки, пошли осторожно, как кошки, переступая с камешка на камешек.

Чекарев зорко вглядывался в эту привычную картину: нет ли слежки, не привязался ли к нему «хвост»…

Он шел по направлению к станции Перевал.

Скоро показалось приземистое вытянутое здание вокзала, послышались свистки маневровых паровозов и лязг буферов. Чекарев пересек три болотистых улицы Мальковки — первую, вторую, третью — и хотел уже повернуть налево, туда, где за длинным горбатым мостом жила «тетя» — старая большевичка, работница ткацкой фабрики… как вдруг он заметил подозрительную фигуру в пальто до пят, в бесформенной шляпе, с тоненькой тросточкой в руке.

«Шпик!» — подумал Чекарев и замедлил шаги, не зная еще, пройти ли мимо или сделать большой крюк.

Шпион то выглядывал в переулок, то прятался за угол. Заметив Чекарева, он выпрямился и направился в переулок, ведущий к мосту.

На середине моста спиной к перилам стоял человек в черном плаще и в капюшоне, похожем на башлык. В те годы многие носили плащи без рукавов. Они надевались на плечи, застегивались под подбородком на бронзовую пряжку. Человек этот сделал нетерпеливый жест, и Чекарев узнал Гордея Орлова.

Гордей отделился от перил и решительным шагом направился навстречу шпиону. Сапоги гулко застучали по настилу моста.

Шпион остановился.

Орлов пошел быстрее… еще быстрее… и вдруг побежал бегом. Он несся прямо на шпиона, размахивая руками. Плащ полоскался на ветру, хлопал и свистел, как черные крылья. В рамке капюшона видны были резкие черты, сложенные в свирепую гримасу, горящие глаза Гордея.

— Я тебя! — гремел он, налетая на шпиона.

Тот поднял было тросточку… но миг — и трость эта, описав в воздухе дугу, нырнула в реку.

Шпион пустился наутек. Он пролетел мимо Чекарева, втянув голову в плечи, отчаянно работая коленями и локтями. Орлов гнался за ним по пятам. Не изменяя выражения лица, он моргнул одним глазом Чекареву и кивком головы велел ему идти дальше. Просвистел плащ, пробултыхали по лужам сапоги, и Чекарев остался один.

Приостановился, посмотрел вслед, как это сделал бы любой случайный прохожий, и неторопливо поднялся на мост. Об Орлове он не беспокоился: ни в переулке между огородными изгородями, ни в пустынных Мальковках полицейских не было. А жители… Шпион отлично сознавал, на чьей стороне жители этих улиц, — рабочие железной дороги и паровой мельницы. Он даже «караул» не закричал.

«Тети» дома не оказалось. На двери висел замок. Чекарев сел во дворе под навесом и стал ждать.

Скоро в распрекрасном настроении появился Орлов.

— Ах, здорово я его гнал! Ах, любо! — говорил он, крепко пожимая руку Чекарева. Поймал, встряхнул: «Не сметь за мной ходить!» Ну, он и задал стрекача!

Чекарев спросил, почему Гордей не дождался его у «тети».

— Да я и не был еще у нее, — сразу помрачнел Орлов. — Явка-то у вас провалилась!

— Так нечего здесь сидеть и ждать, — сказал Чекарев, — пойдем к нам!

Перелезая в сумраке ненастного вечера из огорода а огород, друзья выбрались на отдаленную улицу и через поселок Верхнего завода возвратились в Перевал. На каланче било десять часов, когда они добрались до дома.

Только тот, у кого нет своего угла, постоянного жилья, чья жизнь полна опасностей, лишений, неожиданностей, может испытать полное, глубокое наслаждение передышками, когда радость встречи с друзьями, связанными с тобой общностью дела, сливается с физическим ощущением тепла, сытости, покоя, безопасности.

Орлов не ел с утра, продрог, устал. С великим удовольствием он выпил стопку водки, наелся горячих щей, напился чаю, закурил.

Пока он ел, велся тот отрывистый разговор, какой ведется после долгой разлуки:

— Рысьев приехал из ссылки!

— Добре! А Роман? Илья?

— Скоро будут дома… Где Андрей?

— Опять в ссылке!

— А Софья?

— Софья моя за границей в партийной школе, в Лонжюмо.

— Почему думаешь, Гордей, что явка провалилась?

— На этой явке я хвост заполучил!

Утром с вокзала Гордей отправился на явочную квартиру к часовщику Афонину. «Часовщик» ему сразу не понравился: пустился в расспросы — раз; старался удержать подольше у себя — два! И третье — навязывался в провожатые. А тут еще женщина мелькнула в дверях — бледная, расстроенная, с прижатым к губам пальцем. Мальчишеский звонкий голос запел: «Зеленая веточка, ты куда плывешь, берегись несчастная, в море потонешь!»… Тревожно, нехорошо стало Орлову в этой квартире. Выйдя, он увидел, как с завалинки противоположного дома поднялся шпик и пошел за ним. Пришлось водить его по улицам, не подавая виду, что заметил слежку. Зашел в трактир, спросил пива, написал записку. Шпик не входил в трактир, но мог узнать через полового о записке. Проходя мимо почты, Орлов опустил в ящик пустой конверт. Повел шпика мимо дома Бариновой. У ворот поскользнулся, ухватился за скобу и незаметно сунул в щель письмо…