Заре навстречу - [36]
Молчание.
— Не хочешь? В благородство играешь, сопляк? Говори, а то вылетишь не только из гимназии, выгоню из дома.
Прерывистым голосом Вадим начал было, стараясь изо всех сил сохранить достоинство:
— Уверяю вас, дядя…
Бешеным возгласом «молчать!» Охлопков прервал его:
— Говори кто!
Послышался спокойный голос Антонины Ивановны:
— Довольно, Георгий… Вадим не хочет сознаться… что же… Скажи ему наши условия.
— Говори ты.
— Хорошо. Твой дядя, Вадим, сделает так, что тебя не исключат. Тебе дадут возможность доучиться, но с условием: ты извинишься перед директором и дашь нам слово не знаться с этими… мальчиками… вести себя безупречно… Даешь слово?
После долгой-долгой паузы Ирина расслышала тихий ответ:
— Даю.
Вадим неровными шагами вышел из комнаты. Его лицо выражало стыд, злобу, страдание, и в то же время он облегченно вздохнул. Не сразу юноша понял, что Ирина осуждает его. Схватил ее за руку:
— Спасибо! Вы здорово поддержали меня.
Но девушка с ожесточением вырвала руку, круто повернулась и убежала к Августе.
Августа сидела одна.
Она поморщилась и взглянула на Ирину так, словно та ей давно надоела.
— Я мешаю тебе, Гутя?
Августа вяло протянула свою прозрачную руку:
— Ничего. Садись.
Ирину поразило тупое безразличие, погасший взгляд, тихий голос. В черном платье и платке, тускло-бледная, Августа походила на умирающую.
Изменилась и комната Августы.
Исчез розовый будуарный фонарь, висевший на цепи под потолком. Вынесена красивая жардиньерка. Убраны с комода туалетные безделушки, а с полочек вычурные статуэтки. Тафтой задернуты изнутри стекла книжного шкафика.
Тихо, полутемно, только одно светлое пятно в этой угрюмой комнате — освещенное лампой «Моление о чаше».
— Как твое здоровье, Гутя? Как ты себя чувствуешь?
— Пусто… ясно… как осенью, — тихо заговорила Августа, — знаешь, «лес обнажился, поля опустели!» Вот ты пришла, и мне странно: ты все та же… Все суета! Хочу одного — молчания! Не слышать, не видеть… зарыться куда-то… Ты знаешь, Ирина, я в монастырь иду.
Ирина тихо всплеснула руками:
— Гутя! Гутя! Ты бредишь? Это — ужас.
— Ужас? — Августа улыбнулась бледной улыбкой. — Для тебя ужас… Ты не понимаешь сладости молитвы… экстаза… А ведь только эта, только эта возможность общения с ним мне и оставлена богом!
— Гутя!
Нестерпимо захотелось Ирине откинуть глухие шторы, распахнуть дверь, чтобы свет и воздух хлынули в эту темную, жарко натопленную комнату. Она резко сказала:
— Декадентщина, Августа! Вздор!
Августа не обиделась, не рассердилась. Она улыбнулась снисходительно.
— Тетя тоже вначале испугалась, плакала, протестовала. Потом поняла, согласилась. Только ставит мне условие: не принимать пострига. «Поживи так… посмотришь. Если через год будешь на своем стоять, разрешу». Я на все согласна, только скорее, скорее!
— Гутя, милая! Как мне… чем убедить тебя? — горячо заговорила Ирина. — Ну, кончилась личная жизнь… Но разве не лучше… Пойми! Продолжать его дело… Жить! Бороться!
— Его дело? — Августа выпрямилась в кресле. — Ненавижу это его «дело»! Оно встало между нами. Я говорила тебе? Не помню, говорила я или не говорила?
— О чем, Гутя?
— Как мы разошлись… перед самым судом.
— Не говорила, нет, — медленно промолвила Ирина, ощущая какой-то неясный страх перед тем, что скажет Августа.
— Прокурор мне сказал… Ах, как я унижалась перед ним, молила! Он сказал: «Добровольное сознание! Только оно может спасти Албычеву жизнь!» Разрешил мне свидание… Я пошла.
— Сознание? В чем?
— Искреннее… во всем… назвать соучастников и…
— И ты могла?
— Какое значение имели все другие жизни? Его жизнь была в опасности! Подумай! Стоило ему сказать, и чаша прошла бы мимо! Не захотел… Он меня грубо оторвал от своих колен. Позвал тюремщика: «Уведите ее!» И так взглянул…
Ирина молчала. Негодование, скорбь душили ее. Так вот что вынес Леня перед смертью!
— И ты не понимаешь, что толкала его… на подлость?
— «Подлость», «честность» — слова! — сказала Августа. — Ты не можешь судить, ты еще девочка… не знаешь любви… А любила бы…
— Нет! — Ирина так и взвилась с места. На миг она ясно представила Илью на месте Лени, себя на месте Августы… — Нет! Никогда!.. И я не прощу тебе!.. Не приду к тебе… Мы — чужие!
— Как хочешь, — устало ответила Августа. Глубоко ушла в кресло и закрыла глаза.
Ротмистр Константин Павлович Горгоньский расхаживал по своему кабинету и диктовал сиплым, радостно-возбужденным голосом.
После бессонной — тревожной и счастливой — ночи он не мог глядеть на солнце, чувствовал резь в воспаленных глазах. Разбухшие ноги ныли в тесных сапогах. Хотелось поесть, раздеться, вымыться, заснуть… но еще больше захотелось закончить рапорт начальнику губернского жандармского управления. И Горгоньский не шел домой, а, чтобы поддержать силы, пил темный, как сусло, чай и беспрерывно курил.
В то время когда он обдумывал следующую фразу, его письмоводитель Ерохин (двоюродный брат Степки Ерохина) распрямлял затекшие пальцы и покачивал в воздухе вытянутой правой рукой. «Шел бы спал, неугомонный черт!» — думал он сердито, сохраняя на широком лице напряженное выражение внимания и радостной готовности.
— Открой форточку, Ерохин, — приказал Горгоньский, — дышать нечем!.. А теперь прочитай мне все.
Его арестовали, судили и за участие в военной организации большевиков приговорили к восьми годам каторжных работ в Сибири. На юге России у него осталась любимая и любящая жена. В Нерчинске другая женщина заняла ее место… Рассказ впервые был опубликован в № 3 журнала «Сибирские огни» за 1922 г.
Маленький человечек Абрам Дроль продает мышеловки, яды для крыс и насекомых. И в жару и в холод он стоит возле перил каменной лестницы, по которой люди спешат по своим делам, и выкрикивает скрипучим, простуженным голосом одну и ту же фразу… Один из ранних рассказов Владимира Владко. Напечатан в газете "Харьковский пролетарий" в 1926 году.
Прозаика Вадима Чернова хорошо знают на Ставрополье, где вышло уже несколько его книг. В новый его сборник включены две повести, в которых автор правдиво рассказал о моряках-краболовах.
Известный роман выдающегося советского писателя Героя Социалистического Труда Леонида Максимовича Леонова «Скутаревский» проникнут драматизмом классовых столкновений, происходивших в нашей стране в конце 20-х — начале 30-х годов. Основа сюжета — идейное размежевание в среде старых ученых. Главный герой романа — профессор Скутаревский, энтузиаст науки, — ценой нелегких испытаний и личных потерь с честью выходит из сложного социально-психологического конфликта.
Герой повести Алмаз Шагидуллин приезжает из деревни на гигантскую стройку Каваз. О верности делу, которому отдают все силы Шагидуллин и его товарищи, о вхождении молодого человека в самостоятельную жизнь — вот о чем повествует в своем новом произведении красноярский поэт и прозаик Роман Солнцев.
Владимир Поляков — известный автор сатирических комедий, комедийных фильмов и пьес для театров, автор многих спектаклей Театра миниатюр под руководством Аркадия Райкина. Им написано множество юмористических и сатирических рассказов и фельетонов, вышедших в его книгах «День открытых сердец», «Я иду на свидание», «Семь этажей без лифта» и др. Для его рассказов характерно сочетание юмора, сатиры и лирики.Новая книга «Моя сто девяностая школа» не совсем обычна для Полякова: в ней лирико-юмористические рассказы переплетаются с воспоминаниями детства, героями рассказов являются его товарищи по школьной скамье, а местом действия — сто девяностая школа, ныне сорок седьмая школа Ленинграда.Книга изобилует веселыми ситуациями, достоверными приметами быстротекущего, изменчивого времени.
В однотомник избранных произведений Ивана Ермакова (1924—1974) вошло около двух десятков сказов, написанных в разные периоды творчества писателя-тюменца. Наряду с известными сказами о солдатской службе и героизме наших воинов, о тружениках сибирской деревни в книгу включен очерк-сказ «И был на селе праздник», публикующийся впервые. Названием однотомника стали слова одного из сказов, где автор говорит о своем стремлении учиться у людей труда.
Роман-эпопея повествует о жизни и настроениях уральского казачества во второй половине XIX века в период обострения классовой борьбы в России.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В годы войны К. Лагунов был секретарем райкома комсомола на Тюменщине. Воспоминания о суровой военной поре легли в основу романа «Так было», в котором писатель сумел правдиво показать жизнь зауральской деревни тех лет, героическую, полную самопожертвования борьбу людей тыла за хлеб.