Запятнанный Даль - [10]

Не останавливается он и перед прямыми подтасовками. Так, обращаясь к показаниям Марьи Терентьевой о том, как она возила бутылки с кровью в Витебск и Лезну через год и через два года после убийства, и зная, что Мордвинов указал на то, что кровь не могла сохраняться так долго, автор «Розыскания» придумывает такую версию: кровь якобы высушили, превратили в порошок, который и отвозила Марья, а на местах его разводили в воде и снова превращали в жидкую кровь. Но в показаниях Марьи ничего такого не было!

Пример еще одной намеренной подтасовки — вопрос о сектах.

Как мы помним, в Заключении Мордвинова утверждалось, что нет никаких данных о наличии у евреев секты, практикующей употребление христианской крови, а если бы таковая появилась, то евреи сами разоблачили бы ее и сделали все что в их силах для ее искоренения в виду их вражды к сектантам.

Здесь уместно отметить, что через сорок с лишним лет после Мордвинова, ничего не зная о его Заключении (оно будет опубликовано только в 1903-м), такие же соображения, но более развернуто, выдвинул профессор Хвольсон:

«Евреи… всегда отрицали и теперь еще отрицают существование среди них такой секты и во всей еврейской литературе нет и следа ее, что признают и злейшие враги евреев. Возможно, следовательно, одно из двух: или евреи действительно не знают о существующей в их среде секте, или же они знают о ней, но молчат и даже защищают отвратительных сектантов. Но оба предположения одинаково невозможны. Первое потому, что во все течение средних веков, а в иных странах даже и до новейшего времени, евреи жили весьма тесно и скученно в особых кварталах, называвшихся гетто, в узких и густо застроенных улицах. Если бы между ними была секта или отдельные личности, которые ежегодно или по крайней мере нередко крали и убивали христианских детей, то это не могло бы оставаться тайной для остальных евреев в течение более 500 лет, в особенности когда часто повторяющиеся обвинения и следовавшие за ними страшные преследования давали им достаточный повод к разысканию подобных злодеев. Предположить же, что евреи знали о существовании подобной секты и умышленно умалчивали о ней, невозможно, потому что евреи, как это достаточно доказано исторически, преследовали в течение веков всякую возникавшую среди их секту, в каких бы несущественных пунктах она ни отличалась от остального иудейства, и при том преследовали всеми возможными средствами и при помощи светских властей. Почему же бы они именно в отношении к такой отвратительной секте, которая была в течение веков причиной стольких несчастий для всего еврейства в Европе, почему именно к ней евреи были не только толерантны, но даже и особенно расположены? Почему они всеми силами старались защитить обвиняемых и даже увековечили в молитвах память тех, которые пали мучениками этого обвинения? Почему и до сих пор благороднейшие сыны Израиля, как напр. Кремье, Моисей Монтефиоре[28] и др. считают своей священной обязанностью по мере сил своих заступаться за евреев, обвиняемых в употреблении христианской крови?».[29]

Хвольсон писал, что отсутствие у евреев изуверской секты, практикующей ритуальные убийства, им доказано «почти математически». То же можно сказать о столь же неотразимом доказательстве Мордвинова. Однако государь император, как мы помним, остался при мнении, что изуверская секта вполне может существовать среди евреев, как существуют изуверские секты среди христиан.

В государевом фарватере и движется мысль автора «Розыскания» (если это можно назвать мыслью). Уже во вступлении, на первой странице, лишь слегка расширяя и перефразируя то, что вычитал в царском рескрипте, он напоминает:

«… и в самой России появились в прошедшем столетии самосожигатели, тюкальщики и сократильщики: первые сожигались сами, целыми деревнями; вторые убивали друг друга, — те и другие для спасения души». (3–4).

Если изуверские секты возможны среди христиан, то таковые должны быть и среди евреев!

Затем, на протяжении всего «Розыскания» почти никаких упоминаний о сектах нет. Напротив, настойчиво проводится мысль о том, будто употребление христианской крови предписывается иудейскими священными книгами, Талмудом, раввинской литературой, предназначенной всем евреям, а не отдельным сектам. Саму эту литературу автор читать не может и, в простоте душевной, полагает, что и никто другой не может проникнуть в этот черный ящик. Он так и пишет:

«Талмуд недоступен даже ученым филологам нашим, коих свидетельства о том, что есть и чего нет в нем вовсе не надежны» (10).

Речь, понятно, идет не о таких «филологах», как монах Неофит, а о серьезных ученых, которые не находили в Талмуде того, что надобно автору. В соответствии с этой установкой, он натащил в «Розыскание» всякую хулу на Талмуд, какую только мог подобрать на историко-литературных помойках. В ход идут и такие аргументы:

«В С.-Петербурге служит и теперь еще крещеный, ученый еврей, который с полным убеждением подтверждает существование этого обряда — не в виде общем, как он выражается, а в виде исключения, — но он в то же время отказывается засвидетельствовать это где-нибудь гласным образом, потому что, конечно, не в состоянии доказать справедливости слов своих и даже боится мщения богатых евреев, коих происки достигают далеко и которые сочли бы подобные обвинения общим поруганием израильского народа и личным для себя оскорблением». (124)