Запятнанный ангел - [41]

— Тогда покончите с этим! — предложил я. — Покончите, рассказав всю правду!

— Я не знаю всей правды! — выкрикнул он почти с яростью. — Если б я знал, кто убил Джона в ту ночь, я бы собственными руками переломил его пополам и оттащил его к капитану Ларигану. Если б я знал, кто напал на вашего друга Брока три месяца назад, а сегодня ночью сжег его дом, я не колеблясь сдал бы его правосудию. Но я не стану — послушайте меня, Геррик, — я не стану сплетничать, попусту рассуждать и строить догадки. Это болезнь нашего времени — беспочвенные построения. Люди зарабатывают на жизнь, сочиняя колонки, наполненные слухами и намеками. Политики обретают власть, выдвигая ложные обвинения, поддержанные сомнительными доказательствами. Я не стану причинять людям боль, потроша их жизнь, как брюхо рыбы, чтобы все, разинув рот, смотрели на их внутренности, покуда не уверюсь, что они это заслужили. Помочь? Я помогу, но я не стану помогать вам ничем, кроме фактов! — Он ткнул в меня длинным пальцем. — Вы провели здесь меньше двадцати четырех часов, Геррик, и я вижу по вашему лицу, что вы уже кого-то подозреваете. Я прожил с этим двадцать один год. Вы думаете, у меня не возникало подозрений? Думаете, я не пытался разгадать загадку? Разница между мной и вами, Геррик, — или между вашим другом Броком и мной — заключается в том, что я забочусь о покое, единстве и выживании Нью-Маверика, которому я отдал четверть века. Я не стану проводить время забрасывая грязью людей, которые, возможно, просто потому, что они здесь живут, оказались замешаны в трагедии. Покажите мне убийцу, и я помогу вам уничтожить его. Дайте мне самому увидеть его, и я сдам его вам так быстро, что он и глазом моргнуть не успеет. Вы напрасно считаете, что я скрываю от вас всю правду. Я не знаю ее. А частичная правда, всевозможные «может быть» и «если» — с этим я дела не имею.

Он остановился, и было такое впечатление, что по комнате пронесся ураган. Я ощущал его величие и его непоколебимую убежденность в собственной правоте. Больше того, я верил ему. Он не стал бы скрывать факты, но и только. А в моей работе приходится иметь дело с версиями и догадками и проверять каждую из них, иначе ты просто не сдвинешься с места.

— Я уважаю вашу точку зрения, — сказал я, — даже если при этом вы лишаете нас той поддержки, которую могли бы нам оказать. Никто не знает это место лучше вас. Ваши суждения были бы для нас бесценны. И имейте в виду, сэр, вы можете быть предвзяты и слепы там, где человек посторонний нашел бы разгадку, знай он то, что знаете вы. Не лучше ли покопаться немного в грязи, чем ждать, пока случится третье, а может быть, и четвертое убийство?

— Я был исповедником для сотен людей в Нью-Маверике за все эти годы, — сказал Марч. — Но вы услышите от меня об их проблемах, их ненависти, ревности, страхах не больше, чем услышали бы от священника.

— Кто-нибудь признавался вам в убийстве? — спросил я.

— Чушь!

— Если мне следует опираться на факты, я должен собирать их без всякого предубеждения, — заметил я. — Где вы были сегодня вечером, когда начался пожар?

— Я спал, — отозвался он. Черные глаза настороженно следили за мной. — Как и положено в моем возрасте, когда темнеет, я ем, немного слушаю музыку, а потом сплю, сколько удастся. Моя задача — сохранить каждую толику сил, чтобы писать, едва станет достаточно светло.

— Вы слышали, как ваш зять вызвал пожарную команду?

— Я так не скажу. Я проснулся оттого, что он что-то кричал в трубку, но не пробудился настолько, чтобы понять, что он говорит. Но потом я увидел зарево.

— Пол не разбудил вас?

— Нет. Он побежал к дому миссис Брок сразу же, как позвонил.

— Вам не нравится ваш зять, так ведь, мистер Марч? Я слышал, как вы назвали его скулящей мразью и попросили держаться подальше от вас.

— А что он перед этим сказал!

— Понятно. Кстати, раз уж мы об этом заговорили, где была ваша дочь?

И тогда я увидел то, о чем предупреждал меня Келли, — мучительную боль в глубоко посаженных глазах.

— Я не знаю, — ответил Марч. — Она не обязана отчитываться ни передо мной, ни перед кем бы то ни было. Сейчас она наверху, смазывает Полу ожоги.

— Вернемся к моему вопросу, мистер Марч. Вам не нравится Пол, да?

— Он мне не нравится, — мрачно проговорил художник. — Он не нравится мне, потому что ему уже сорок пять, а он так и не вырос. Он не нравится мне, потому что у него чувство юмора как у ребенка, порочность и злость как у ребенка, но в нем нет детской невинности.

— Уверены ли вы, что не он совершил эти преступления?

Черные глаза сверкнули.

— Нет, не уверен. Это факт. Но я не уверен, что он их совершил. Это тоже факт.

— Вы упомянули о детской порочности. Что вы имеете в виду — склонность к злым проказам?

— Я имею в виду жестокость. Вы слышали вопрос, который он задал сегодня. Он спросил, где спит Лора. Он задал этот вопрос не для того, чтобы задеть Лору. Он это сделал, чтобы задеть меня — при всех. Дети могут быть жестокими, потому что, будучи детьми, они чувствуют себя обделенными: им кажется, что их обделили любовью, что кого-то любят больше, что им нарочно не купили мороженое, когда они этого просили. Ребенок жестоко мучает какого-нибудь зверька, потому что он недостаточно большой, чтобы мучить взрослых, которых он на самом деле ненавидит. В сорок пять лет с этим уже поздно бороться даже психиатрам.