Запретный лес - [52]
— Он побежден? — спросил Дэвид.
— Нынче есть надежда, что его разобьют в пух и прах. После сотворенных им зверств на севере направился он на юг, неся горе просторам Стерлинга и Леннокса и угрожая городам Глазго и Эмбро, что являют собой оплоты нашей веры. Подобно Израилю, утучнел он и стал упрям[89], но сверзится гордец с тех высот: дойдет до Клайда и угодит в расставленные сети. Он у Перта, вернее, мыслится мне, на подходе к нему. Там его поджидают конница и пехота Аргайл а и Бейли[90], и на одного языческого наймита у них по четыре воина. С левого фланга к нему ловко подбираются преданные Богу войска из Файфа, а с правого, со стороны Глазго, подтягивается храбрый западный люд под предводительством благороднейших дворян — графа Эглинтона, графа Кэссилиса и графа Гленкейрна. Больше того, в пути джентри с берегов Клайда под командованием графа Ланарка, и они с Гамильтонами добьют тех, кого упустит Аргайл. Неужто вести не радуют душу, мистер Семпилл? Неужто это не счастливое предвестие разрешения от тяготящего нас бремени, непреложное, как течение южных рек?
Дэвид согласился, но, к собственному удивлению, не ощутил особого интереса. Сейчас на него давило нечто большее, чем пленение Земли обетованной.
— Ну а теперь о прочем, — сказал мистер Мёрхед, сурово сжав губы в тонкую линию. — Дошла до меня молва о творящейся в Вудили несправедливости. Сеете вы свары в тишайшем и самом богобоязненном приходе Адлерского округа. Грешите вы против Божьего служения, сэр.
— Именно об этом я и пришел поговорить, — сказал Дэвид. — Прибыл я сюда с доказательствами ужасного нечестия, творимого христианами в этом злополучном месте, и готов предъявить их вам, а через вас Пресвитерскому совету. Не будете ли вы добры и не прочтете эти бумаги? Там указаны имена тех, кто готов выступить свидетелями.
Мистер Мёрхед бегло просматривал записи, будто заранее знал об их содержимом. Вдруг взгляд его остановился на одной из строк, и он нахмурился.
— Ого! Это что? — воскликнул он. — Вы были в Лесу? И видели все своими глазами? Мистер Семпилл, вам не уйти от обвинения в участии в беззаконных деяниях.
— Я присутствовал там в качестве служителя Господнего.
— Однако ж… — Он продолжил читать, и лицо его становилось все суровее. Закончив, Мёрхед бросил бумаги на стол и с тревогой и сомнением посмотрел на Дэвида.
— Бестолковщина какая-то! Обвиняете своего главного старейшину — человека чрезвычайной набожности, чему я сам свидетель, — в грехе чародейства и вдобавок клевещете на пятерых прихожанок, которых я не знаю. Чем вы это подтвердите, вопрошаю я? Видали вы все нечетко — в вашем состоянии очам верить не станешь, к тому ж с вершины дерева, да еще и в полночь. У вас нет доказательств. Я не трону женщин, а пойду к Чейсхоупу. По вашим словам, подозреваете вы его с самого Белтейна, когда тоже ходили в Лес. И желал бы я знать, что вы-то там забыли в такое время, мистер Семпилл? Сдается мне, ваше собственное поведение требует объяснений.
— Я объясню, — сказал Дэвид.
— Дальше вы называете свидетелем Эндрю Шиллинглоу, и рассказываете о ловушке, которую расставили для Чейсхоупа. Слушайте, я не вижу ничего такого в красных петушиных перьях и в вашем анисовом семени, как вы его там называете. Ежели сам кладезь мутен, откуда возьмете вы чистую воду? Этот ваш Риверсло всем известный пьяница, и склочник, и дурной прихожанин. Что мешает ему оказаться во всему прочему и вралем? Может, лежали те перья все время у него в кармане, а пахучее масло он на Чейсхоупа по злобе пролил? Говорите, у вас имеется свидетельство пастухов, но неужто тяжело одурачить двух деревенских простачков? Ваше дело как решето, сэр, ни один суд вам не поверит, а главного обвинителя, Риверсло, еще и заподозрит. Как гласит старая поговорка, сиди смирно, коль на штанах прореха.
Мистер Мёрхед говорил настолько уверенно, что Дэвид, глядя в его проницательное и суровое лицо, вдруг почувствовал себя беспомощным. Будет сложно убедить столь предвзятых судей. И тут наверняка не обошлось без нашептываний Чейсхоупа.
— Вот что я посоветую, — продолжил аллерский пастор, — поезжайте домой и дайте переполоху стихнуть. В ваших бумагах нет ничего, что могло бы заинтересовать Пресвитерий: простые слухи и праздная fama, видения возбужденного юного ума и бредни пьяного нечестивца. Без сомнения, намерения у вас благие, но я не склонен потворствовать гонениям на человека, чья праведность многократно доказана. Обратите свой разум к добродетели милосердия, сэр, и все мысли о пороках
