Запретный лес - [49]

Вечером он отправился в Гриншил, где встретился с Риверсло и Прентисом. Фермер выглядел возбужденным и был заметно навеселе, к огорчению пастухов, сидевших с постными лицами. Ричи Смэйл держался как честный человек, которого принудили пойти кривой дорожкой. До прибытия гостей он читал Библию и теперь безмолвствовал, сунув палец между страниц и время от времени поднимая недоумевающие глаза на хозяина. Прентис смотрел волком и, как копье, выставил перед собой костыль.

— Мы ноне в одиннадцать наведались в Чейсхоуп, — объявил Риверсло. — Взял я Ричи и Рэба: Эфраим загодя знал, что мы придем глянуть на его новых барашков. Стоит ли поминать, что Эфраима мы так и не узрили. Баба его сказала, что он в Аллерском приходе, а сама с ноги на ногу переминается: разумею, ежели б мы поискали, нашли б ее муженька в постели под одеялом. А раз уж он таился, значимо, перепужался до смерти, ведь я так орал, что меня аж в холмах было слыхать.

— Вы обнаружили то, что искали? — спросил Дэвид.

— Нашли предостаточно. — Эндрю Шиллинглоу вынул из кармана связку перьев. — Эти я вчерась из Лесу принес.

Тама, не сумлевайтесь, еще остались, ежели они их не подмели. Но никаковского красного кочета в Чейсхоупе ноне не было. Я тама курей расхвалил да спросил, что с петушком содеялось. Эфраимова жена мне говорит, мол, подох, намедни ягодкой-крыжовинкой поперхнулся. А мне вот ведомо, что за ягодка горемыку со свету свела.

— А как же анисовое масло?

Риверсло пьяно захохотал.

— Мы подоспели ко времени, сэр. Бабенка как раз костерок во дворе разводила. Я ей: «Что сжигаем, хозяюшка?» А она: «Тряпки старые. Пустили побродяжку на ночь на чердак, — молвит, — вот и остались опосля него, а блох в них тьма. Вот и жгу, а то за детят боязно». Ну, мы с Ричи да Рэбом обок стоим, а пламя яркое, будто туды маслицем брызнули, и вонища — прям как из моей стеклянки. Это ладно, а из сеней тама как несло, Ричи с Рэбом тоже учуяли. Как ты должен говорить, Рэб?

— То было снадобье, кое мы вчерась тута из стеклянки учуяли, — мрачно произнес Прентис.

— То-то же, — сказал Риверсло. — Имеем мы доказательство, что тот мужик с песьей башкой не кто иной, как он самолично. Не, не-a, бабе его я того не выдал. Мы пошутковали-посмеялись, о барашках покалякали, я все их усадьбу славил, а Рэб с Ричи были мудры, аки судьи. Я поутру хлебнуть успел и явился к ней навеселе. Но ушки были на макушке, и все, что сказываю, зрил собственными очами… То мне намедни зенки застило, так что присягнуть не смогу, кого я тама видал, но есть у меня и догадки по поводу женского роду. Однако ж вы, сэр, сиживали высокохонько и видали все как на долони, ведь светло было, хычь книжки читай.

— Я узнал кое-кого из женщин и смогу присягнуть, что это были они. Насчет некоторых не уверен, но пятерых я узнал точно. Там была Джин Морисон с дочерью Джесс.

— Чейсхоупские, из-под холма, — воскликнул Шиллинглоу. — Ага, что и ожидалось. О них завсегда шла дурная молва.

— И старая Элисон Гедди из деревни.

— Та дурная старуха, что вечно вопит, аки шилоклювка!

— И Эппи Лаудер с Майрхоупских окраин.

Ричи Смэйл издал стон.

— То вдова истого христианина, мистер Семпилл. Не хаживал по нашей земле человек достойнее, нежели Уотти Лаудер, — сказал он. — Больно думать, что Диявол строит козни и в этом благом семействе.

— И Бесси Тод из Мэйнза.

— Горе нам, опять-таки помню, как сиживал бок о бок с нею на мартовской проповеди мистера Праудфута, и она стенала да всхлипывала, аки детёнок. Нет, тута закралася ошибка, сэр. Бесси умом не вышла, а для служения Дияволу сметка надобна!

— Однако она была там. Я уверен в этом не меньше, чем в том, что сам тогда сидел на дереве. Остальных я только подозреваю, но в этих пятерых не сомневаюсь.

Риверсло потер ручищи.

— Делишки у нас идут в гору, — проговорил он. — Мы ведаем шестерых с того сборища и можем смекнуть, кто тама был еще. Дружище, мы всех в Вудили на чистую воду повыведем, дабы проказить неповадно было. Вы готовы назвать их имена на проповеди, сэр?

— Сначала я должен поставить в известность Пресвитерский совет. Подготовлю обвинительный акт и отдам его главе Совета, мистеру Мёрхеду из Аллерского прихода, а затем он сам будет руководить нашими действиями. Это дело суда церковного, впрочем, как и гражданского.

Риверсло вышел из себя:

— К чему вам вязаться с Пресвитерием? Ежели приметесь ворошить то осиное гнездо, понаедут судейские с солдатней да с цельной толпой всяческого люда, станут толковать да мешкать и зацапают какую-нибудь каргу, ну, может, пару, а заводилы будут на воле гулять. Чейсхоуп с законниками снюхается да ускользнет, я ж останусь на баенном корыте. Внемлите мне, мистер Семпилл, не выносите сор из пастората. Как гласит старая пословица, грязное белье при всех не полощут. Чуть сюды судьи да церковники сунут нос, никаковской справедливости не выйдет. Называйте имена, и обличайте, и обвиняйте, и порицайте, но не вмешивайте Пресвитерий. Можно же и церковь уважать, и, ежели надо, помеху объехать… Вот как я дело разумею. Ноне мы ведаем, кто на шабаше колобродил, посему все вчетвером сможем держать ухо востро и очей с них не спускать, а как сызнова соберутся на моление — они его этак кличут, мы их и прищучим. Я могу созвать моффатских гуртовщиков, кои не страшатся ни человека, ни диявола, да прихватить людей лэрда Хокшоу из Калидона. Мы вторгнемся на шабаш, сорвем маски с мужичья, мокнем мордами в их же мерзость да омоем в водах Аллера. Бьюсь об заклад, так избавим пасторат от колдовства, ибо опосля они сами в Лес не сунутся. Народ ведьм с колдунами страшится, но ежели нам удастся выставить нечестивцев дурачьем да пугалами огородными, боязнь развеется.