Запретный лес - [101]

Впервые за долгое время в воздухе чувствовалась весна, и собравшиеся у кирки в ожидании прибытия священников грелись в мягких лучах теплого солнца. Старейшины, в лучших своих нарядах, стояли у ворот, и даже мельник обрел чрезвычайно торжественный вид.

— Сие есть великий день для Вудили, — сказал арендатор из Нижнего Феннана, — великий день для Христовой церкви Шотландии. Мы очистили скинию от поганого сосуда. Горюю токмо об одном: не все достойнейшие и вернейшие христиане дожили и узрели сие. Питер Пеннекук… честный Питер завсегда недолюбливал Семпилла… окутан хладом духовным, говаривал он. Сколь рано Питер покинул нашу бренную землю.

— Что стряслося с Чейсхоупом? — спросил Майрхоуп. — Ему давным-давно время прийти. Ужто станет он запаздывать в столь славный день?

— Слыхал я от чейсхоупского пастуха, что намедни Эфраим не явился домой, — сказал мельник. — Женка его в огорчении, но думает, задержало его дело при Пресвитерии.

— Но все тама разобрали к трем пополудни. Разве что он остался перемолвиться с Едомом Трамбуллом о новом зерне. Однако ж нету у Чейсхоупа свычки ставить заботы мирские выше долга христианского… Эх, судари, предстоит нашему пасторату узреть день водлый! Мистер Мун го объявит изгнание, мистер Эбенезер прочтет проповедь, а в таковском деле Праудфут аки алчущий крови ястреб, глас его подобен ветрам января.

Женщины, расположившиеся на плоских надгробиях, толковали больше не о Церкви, а о пасторе. Многие имели на него зуб.

— Изгоняй его, отлучай, но кто ж мне детоньку мою вернет, павшую от заразы, посланной ему карою? — причитала чейсхоупская Джин. — Бабоньки, есть на то ответ? Да лучше б я ему обеими пятернями глотку разодрала.

— Радуйтеся, подруженьки, — сказала другая, — что Изобел Вейтч тута нету, а то б я глянула, чья глотка пострадала бы.

— Джонни Дау принес с верховья странные вести, — встряла третья. — Про девицу, с коей пастор в Лесу виделся, а мы-то ведаем, что та же девица с ним по домам в пору чумы хаживала. Те, что ее узрели, сказывают, лицом пригожа, таковских хорошуль поискать.

— Цыц, хвистульки, то была не девица. Не из плоти и крови. То была фея лесная, а еще болтают… — Женщина прошептала что-то на ухо соседке.

— Из Лесного она народца аль из каковского иного, — вслух возразила та, — но малютку Бенджи она мне на ноги поставила, так что я и слова супротив нее не вымолвлю. Детёнок до сей поры ее зовет, повидаться с раскрасавицей желает.

— Прикусите языки и дайте мне сказать. Джонни Дау говорит, что Пресвитерию все стало ведомо, не фея то была, а человек живой. Сами-то как разумеете? Не иначе была то младая хозяйка из Калидона.

Женщины заохали, многие недоверчиво.

— И сие не конец. Идет молва, что они с пастором миловалися и была она его нареченной. То мистер Фордайс Пресвитерию поведал.

— Да где ж такое слыхано? Дабы Семпилл завел милку в Калидоне и в лэрды из пасторов метил? Девице-то точно замок перейдет, а у Семпилла своих денег куры не клюют, то всем ведомо.

— Ежели его отлучат, не видать ему того как своих ушей. Удерет из страны старому лэрду вослед, а нареченную с собой прихватит.

— И вы еще главного не слыхивали, — сказала та, что начала разговор. — Растрещалися, аки белобоки, слова не молвить… Девица-то померла, три дня как померла — зараза ее сгубила, и пастор с горя сам не свой. Джонни сказывает, сидел давеча в Аллерской кирке, бледный, аки мертвяк, смирный, аки детёнок, куды токмо его нахальство подевалося. Джонни померещилося, что он умишком тронулся.

Последовала тишина, и лишь Джин из-под Чейсхоупской усадьбы расхохоталась.

— Поделом им всем, особливо ему, — сказала она.

— Устыдися, женщина, — прервали ее. — Парень нагрешил, но он молод, а кара вельми сурова.

Толпа заволновалась при виде приближающихся священников. Старейшины поприветствовали их и провели в небольшую пристройку у восточной стены кирки, предназначенную для собраний Приходского совета. Паства, как полагается, проследовала внутрь кирки, и вскоре оттуда раздалось протяжное пение псалмов. Робб-звонарь остался ждать священнослужителей у единственной двери. Когда они появились, мистер Мёрхед был в полном облачении, но мистер Праудфут ограничился простой домотканой одеждой, ибо глядел свысока даже на предписанные наряды. Они тоже вошли, Робб прикрыл за ними и за собой дверь и оставил огромный ключ в замке.

Через церковные ворота неторопливо прошагал мрачный Амос Ритчи. Он не желал присоединяться к людям, пока те толпились во дворе, зная, что неосторожное слово может заставить его вспыхнуть и излить свой гнев на их головы. Он добрел до двери и хотел было войти внутрь, но торопливый цокот копыт на дороге заставил его остановиться. Всадник привязал лошадь к воротному столбу и направился к кирке. Амос узнал в нем Риверсло.

— Я запозднился? — Шиллинглоу тяжело пыхтел. — Что тама в кирке деется?

— Запозднился, — с горечью ответил Амос. — Намедни осудили священника в Пресвитерии в Аллерском приходе да и отлучили от церкви, а Чейсхоупа праведником признали токмо из-за того, что ты супротив него присягать собирался. Нынче Мёрхед с Праудфутом возглашают, что пастора у нас нету.