Запретное влечение - [4]

Любой здравомыслящий человек отнесся бы с уважением к желанию скорбящего сына побыть наедине с собой. К сожалению, Фейну приходилось иметь дело с людьми, которых нельзя было назвать здравомыслящими.

Он потер правую бровь и бросил раздраженный взгляд на своего белокурого друга.

– Рамскар. Я как раз думал о том, как была бы шокирована герцогиня, если бы меня спровоцировал на ссору какой-нибудь глупец, затронувший меня из лучших побуждений.

Фаулер Ноден, граф Рамскар, едва улыбнулся, услышав угрожающие нотки в голосе своего друга. Рамскар отличался высоким ростом, хотя и был ниже почти двухметрового Фейна. Однако уверенная манера держаться и ленивое изящество давали понять постороннему наблюдателю, что графа не следует недооценивать. Фейн выжидающе наблюдал за Рамскаром, который вытащил из-за спины графин с бренди и взмахнул им перед Фейном, словно флагом.

– Твой стакан пуст, а слуги боятся близко к тебе подходить. Бичмор, Эверод и я тянули жребий. Я проиграл, – добавил Рамскар.

В выражении его лица была такая искренность, что Фейн лишь покачал головой. Из трех его ближайших друзей Рамскар был лучшим посредником. Герцогиня всегда называла его самым благоразумным. Под легкомысленной внешностью графа скрывалась чувствительность, а в умных карих глазах читалась честность. Глубина его натуры открыто проявлялась в редкие моменты, такие как этот.

– Никаких возражений с моей стороны, – саркастически улыбнулся Фейн, протягивая стакан.

В глубине души он приветствовал вмешательство друга, нарушившего его одиночество. Несмотря на то что в зале играла музыка, атмосфера была довольно гнетущей: гости взирали на портрет герцога, и в их взглядах читалась искренняя боль. Многие рыдали, уткнувшись в платки, особенно дамы, не сумевшие сдержать чувств.

Фейну не в чем было винить мать. Она и его сестра сделали все, чтобы восславить герцога, а не погрузиться в траур. Только так и можно было провожать человека, который, по мнению многих, получал все возможные удовольствия от жизни.

Рамскар вернул друга к настоящему, когда зазвенел хрусталем, наполняя стакан. Бормоча что-то себе под нос, граф нырнул во внутренний карман своего сюртука и извлек оттуда пустой стакан. Щедро наполнив его бренди, Рамскар поставил графин на пол между ними.

– Итак, каков твой план, Солити?

Фейн поморщился. Он еще не думал о будущем, однако герцогский титул теперь по праву принадлежал ему. С этого дня он уже не будет называться лордом Тэмом. Теперь он герцог Солити. С новым титулом он получал все положенные ему привилегии. И проклятия. Нетвердой рукой Фейн поднес стакан к губам.

Рамскар бросил на друга взволнованный взгляд.

– Ты же наследник рода, Карлайл. Наверняка ты ждал того дня, когда сможешь вступить в права наследования.

Взгляд Рамскара устремился на портрет герцога, возле которого остановились две молодые леди, желая почтить память усопшего. К сожалению, Рамскар терял всякое понятие о приличиях, когда дело касалось женского пола. Он отпил бренди, и его голодный взгляд скользнул по соблазнительным изгибам спины одной из скорбящих.

– Рам, мой отец умер восемь дней назад. Если его внезапная кончина взволновала меня сверх меры, то я готов попросить у тебя прощения, – сухо заметил Фейн.

Вдруг его внимание привлекло яркое пятно у двери. Он приглушенно выругался, узнав вновь прибывших.

Холт Кадд, маркиз Бичмор, и Таунсенд Лидсо, виконт Эверод, приблизились к ним с уверенностью, рожденной правами дружбы, которую они вели еще с детских лет. Титулы и благородное происхождение делали их достойной компанией для герцогского наследника. На протяжении многих лет друзья играли, дрались и учились вместе. Они были красивы, богаты и холосты. Эта четверка будоражила Лондон своей дерзостью и отвагой. Свет ласково величал их не иначе как «эти дикие аристократы». Их кутежи, беззаботность и отчаянная игра были предметом обсуждения во всех великосветских салонах.

– Раз уж мебель все еще на месте, мы решили, что можем подойти, – сказал Кадд, опираясь о стену своей мощной фигурой.

Кадду было двадцать четыре. Он был самым младшим в их компании и самым горячим. Когда-то Кадд отличался красотой. В школе он постоянно ввязывался в драки. В одной из потасовок ему сломали нос, и от его юношеской миловидности не осталось и следа. Однако лицо Кадда от этого нисколько не проигрывало. Маркиз с блестящими черными глазами и сломанным носом пользовался огромной популярностью у дам. Хотя его слегка вьющиеся темно-каштановые волосы можно было зачесывать назад, он носил их распущенными.

Беззаботность и дерзость Кадда, как магнит, притягивала неприятности.

– Что ты здесь делаешь, Карлайл? – словно напрашиваясь на очередную ссору, спросил он.

– Напиваюсь, – ответил Фейн, давая знак Рамскару наполнить опустевший стакан.

Весь прошедший час Фейн избегал бального зала. Мысль о танцах и выслушивании соболезнований претила ему. Мать и сестра были более терпимы к этому вздору.

– И довольно успешно, не спорю.

Конечно, такое язвительное замечание могло прозвучать только из уст виконта Эверода. Никто бы не назвал молодого лорда красивым. Более подходящим словом было «ошеломляющий». Эверод был еще выше Фейна и напоминал сурового средневекового феодала. У виконта были блестящие длинные черные волосы, спускавшиеся ниже его широких мускулистых плеч. И даже случайный наблюдатель сразу заметил бы глаза цвета янтаря. Окруженные зелеными ободками, они горели огнем, который мог обжигать то жаром, то холодом. Хотя галстук почти полностью скрывал его шею, друзья знали о том, что слева у Эверода тянется шрам до подбородка. Никто не упоминал об этом шраме, даже друзья виконта. Они лучше других знали, что под маской сарказма и язвительного остроумия скрывался крутой нрав. Не один раз отчаянное безрассудство Эверода проявлялось в самых горячих потасовках, и его друзья неизменно помогали ему.