Запретная зона - [61]

В федеральном парламенте был принят закон, запрещающий связи между белыми мужчинами и черными женщинами, связи же между черными мужчинами и белыми женщинами еще раньше считались преступлением. На заседании парламента Южной Родезии один политик говорил о смешении крови, о детях цвета кофе и повторял измышления медицинских квакеров о том, что от смешения рас дети рождаются уродами и слабоумными. Если верить стенографическим отчетам, то его речь прерывалась аплодисментами.

Нисколько не огорчаясь своим происхождением, Хан-неке играла с местными ребятишками. Патрик участвовал в кооперативном движении на ферме «Святая вера». У них было много друзей. Ферма была известна во всем мире как единственный образец подлинного партнерства в колониальной Африке; сюда приезжали люди из многих стран. Когда в 1957 году был создан Африканский национальный конгресс, руководитель фермы Гай Клаттон-Брок и Патрик стали его членами. Интерес Патрика к политике был чисто интеллектуальным и академическим — собраниям с большим количеством народа он предпочитал занятия на различных курсах и участие в дебатах в самой миссии. Но невежды из тайной полиции зорко следили за всеми обитателями фермы.

Не личные качества Патрика и не условия, в которых он был вынужден жить, делают его судьбу такой значи-

[пропуск текста в оригинале]

Так Патрик оказался на свободе, в то время как другие остались в заключении. Но ему было оказано не милосердие, потому что, как сказал один из его друзей, там, где нет справедливости, нет и милосердия.

Когда в ноябре 1959 года я встретил его в Лондоне, Адри была в Голландии и Ханнеке играла с белыми ребятишками на улицах Гуда точно так же, как она играла с черными па ферме «Святая вера». Сам же он очень раскаивался, что уехал из Родезии, ему казалось, что он предал своих друзей. В Африке был его народ, его близкие, и там еще все оставалось по-прежнему.

Каждый раз, когда я слышу хвастливые заявления о новых школах, больницах и хороших жилищах для африканских рабочих, я думаю о том, как была принята в Южной Родезии семья Матимба и в каких трудных условиях она была вынуждена жить там.

Одно имя Матимба заставляет скрежетать типографские машины Федерации, на которых печатают пропагандистские побасенки. Но в Солсбери была еще одна типография, на улице Маркет-сквер, где в основном принимались заказы на именную бумагу для писем. Как и многое другое, она была уничтожена летом 1959 года.

Первый репортаж из Солсбери

Обед в Милтон-парке в низеньком домике с верандой, окруженной желтой мимозой. Раньше хозяева жили в Южной Африке, глава семьи занимал там высокий пост в одном из крупнейших страховых обществ, обосновавшихся южнее экватора. В Иоганнесбурге черные более воспитанны и не так ненадежны, как здесь.

— Ненадежны? В каком смысле?

— Спросите Маргарет, она хорошо это знает.

Четырнадцатилетняя девочка, ученица третьего класса реальной школы, рассказала нам о том, как на днях в ее комнату, не постучавшись, вошел слуга. Она как раз вернулась из школы и переодевалась. Когда вошел слуга с бельем, на ней была лишь блузка и нижняя юбка.

— Я стала кричать, чтобы он убирался, а он начал ругаться.

Ее двенадцатилетний брат заверил нас, что он в это время лежал в комнате напротив и слышал, как сестра кричала, а Чимбо ругался.

— Здесь никогда ни в чем нельзя быть уверенным, — вставила мать, выжимая лимонный сок. — Африканцы — бесстыжая раса. Мы приучаем детей быть осторожными и сразу же кричать, если кто-нибудь из них приближается.

— Чимбо долго пялил на меня глаза, — продолжала девочка. — Я хотела плюнуть в него.

— Он даже уронил белье, — в восторге добавил брат.

— Вы, конечно, его выставили? — спросил я.

— Мы предоставили это дело полиции, его отдали под суд, — вставил отец. — Он получил месяц заключения. Й, конечно, он заявил, что не имеет ни малейшего представления, за что его арестовали.

— Они хитрее, чем мы думаем, — сказала мать.

— Это-то и усложняет дело, — сказал отец. — Нет, мы не имеем права ничего менять. Представьте себе только, что было бы, если бы лифты были общие для нас и для африканцев.

— Таких лифтов уже много, — возразил я.

— Я бы не хотел, чтобы моя жена попала в один лифт с африканцем. Вдруг ему вздумалось бы нажать на все кнопки и держать ее в лифте сколько ему заблагорассудится. Ведь за лифтом нельзя наблюдать снаружи.

— Обычно в каждом лифте есть кнопка для вызова помощи, — сказал я.

— Но ее можно загородить, — заметила жена.

Раньше нам казалось, что такие разговоры можно встретить только в романах. Но «дикий африканец» в лифте вскоре стал для нас настолько реальным, что мы готовы были поверить в возможность такого случая.

Лифты — это идефикс многих. Как-то раз в ходе дискуссии по лондонскому радио выступал один родезиец. Совсем уже прижатый к стене своими оппонентами, он в качестве аргумента привел этот же пример с лифтом.

— Сначала мы были напуганы, так же как и вы, конечно, — рассказывала одна шведка в Солсбери. — Но мы обращаемся с нашими слугами хорошо и не собираемся уезжать отсюда. Климат здесь чудесный, а в отношении остального со временем начинаешь понимать, что расовые границы не праздная выдумка, к этому в конце концов приходишь, когда поживешь здесь подольше.