Запретная земля - [9]

— Ну, погоди у меня! — пробормотала она в спину лакею. — Надеюсь, тебя хорошенько выпорют за пренебрежение своими обязанностями, когда я сбегу, и отправят в горы распугивать гоблинов.

Она со всей силы пнула дверь, но только ушибла ногу. Финн выругалась и принялась расхаживать по комнате, через высокие окна глядя на небо, на котором уже начали показываться первые звездочки. Ее юбки зашуршали. Она раздраженно подхватила их, чтобы не мешали. Не стану я извиняться перед этой глупой слащавой куклой! Должен быть какой-нибудь другой способ выбраться отсюда! Когда Финн дошла до конца комнаты и развернулась, чтобы двинуться обратно, Гоблин приподняла треугольную черную голову и устремила на девочку аквамариновые щелочки глаз. Потом зевнула, показав длинный розовый язычок, и снова положила голову на лапы, зажмурив глаза.

— Нет, я не успокоюсь, — прошипела Финн. — Вот был бы дома дайаден, он встал бы на мою сторону. Он-то не поверил бы этой фифе!

Она порылась в одном из сундуков в своей гардеробной и отыскала маленький сверток, спрятанный на самом дне. В квадратный кусок желто-голубой ткани была завернута пара перчаток со стальными когтями и две специальные скобы из кожи и стали, надевавшиеся поверх башмаков. Там же обнаружились пригоршня длинных шипов, несколько воротков и моток веревки. Это было снаряжение Финн, сделанное для нее по приказу Изолт, жены Лахлана, в те дни, когда они все были повстанцами, замышлявшими свергнуть Майю Колдунью, фэйргийскую принцессу, колдовством заставившую бывшего Ри Джаспера жениться на ней и правившую страной с деспотичной жестокостью.

Финн даже присвистнула от удовольствия, когда это богатство с лязгом упало на пол, но тут же испуганно прикусила губу. Перчатки и скобки на башмаки стали ей малы. Когда Финн вскарабкалась на двухсотфутовую стену Лукерсирея, чтобы впустить Лахлана и его войско в город, ей было всего двенадцать. Теперь же ей почти исполнилось семнадцать, и с того времени она изрядно выросла. Вдобавок в сырой атмосфере старого замка веревка заплесневела, а местами и вовсе сгнила.

Она присела на корточки и расправила ткань на коленях. На небесно-голубом полотнище красовалась довольно странного вида желтая рука, пришитая корявыми стежками, а от нее отходили широкие желтые полосы, долженствующие обозначать собой лучи. Это был подлинный флаг Лиги Исцеляющих Рук, и при виде его у Финн защипало в носу. Она долго смотрела на него, потом снова сложила и засунула в наволочку вместе с шипами, воротками и небольшим молоточком.

В конце концов, ярость покинула Финн, оставив после себя подавленность и опустошенность. Она уселась в кресло перед огнем, хмуро вороша поленья кочергой. Звук поворачивающегося в замочной скважине ключа заставил ее быстро распрямиться, но это оказалась всего-навсего ее служанка, Райна, с едой на подносе. Ее сопровождали два стражника с суровыми лицами. Финн молча стояла, сжав кулаки и вздернув подбородок, а Райна поставила поднос на стол у камина и удалилась с насмешливым взглядом, в котором ясно читалось: «Так тебе и надо, несносная задира».

Сначала Финн решила, что не притронется к еде, но через некоторое время запах бараньего рагу сломил ее решимость, и она с жадностью набросилась на еду, сказав себе, что должна беречь силы, если хочет сбежать из замка. Хлеб, сыр и несколько плодов она завязала в одну из наволочек и пожалела, что так опрометчиво вытащила свой нож, который очень не помешал бы ей в пути. Даже проведя в одиночестве целый день, Финн не утратила решимости покинуть дом своих предков.

КАРАВАН ЦИРКАЧЕЙ

Утро занялось ясное и солнечное. Финн высунулась в окно, втянула носом ветер и выругалась. Ну вот, тихо и тепло, как летом, а она, точно преступница, заперта в собственном замке!

Внезапно у нее загорелись глаза. По крутой извилистой дороге, ведущей в замок, двигался караван из нескольких пестро раскрашенных фургонов, казавшихся еще более яркими в веселом солнечном свете.

— Циркачи! — завопила Финн. — Может быть, они принесли новости из столицы!

Кошечка, сидевшая у нее на плече, жалобно мяукнула. Лишь тогда Финн вспомнила о своем заточении и тут же сникла.

— Но ведь мама выпустит меня посмотреть представление? — спросила она у кошки, но та в ответ лишь прищурила свои аквамариновые глаза. С упавшим сердцем Финн смотрела, как разноцветные фургоны циркачей прокатились по мостику, который ради такого случая опустили, и исчезли за толстыми стенами замка.

Весь день Финн мерила шагами свои комнаты, надеясь, что мать смягчится и пошлет кого-нибудь освободить ее. Когда Райна принесла ей поднос с черным хлебом и сыром, она спросила у служанки, когда ее собираются выпустить. Райна пожала плечами, подняла бровь и без единого слова вышла за дверь, и Финн внезапно пожалела, что так скверно обращалась со своей служанкой. Но она всегда считала ее одной из своих главных тюремщиков и часто шпионила за ней, пытаясь узнать что-нибудь такое, что можно было бы использовать в качестве средства воздействия, чтобы заставить Райну не сообщать матери о ее поступках. Теперь Финн приходилось расплачиваться за свое поведение — и цена оказалась высока.