Запретная любовь. Колечко с бирюзой - [44]

— Вероятно, я требую слишком многого, — сказала я Гарри как-то вечером, когда мы сидели одни за стаканчиком вина у нас дома. — Чарльз не может дать больше того, что дает, — он попросту не наделен необходимыми для этого качествами.

— Он несносный болван, — неожиданно свирепо отозвался Гарри.

— Я, наверное, не лучше его, Гарри. Мы оба виноваты.

Он посмотрел на меня своими красивыми глазами. Я еще подумала: сегодня вечером он выглядит усталым, и ничуть не моложе своего возраста. Слова, которые он вслед за тем произнес, меня поразили.

— Вы изголодались, не так ли, моя маленькая Крисси?

— В каком смысле? — я почувствовала, что краснею.

— Я наблюдаю за вами, — ответил он. — Наблюдаю и за вашим мужем. До чего же вы не подходите друг другу. Он, возможно, прекрасный малый, но у него за душой нет решительно ничего из того, чего вы по-настоящему хотите.

Я пыталась перейти на легкомысленный тон, потому что в замечаниях Гарри и в его глазах было что-то такое, что вывело меня из привычной апатии и заставило осознать — а это всегда опасно, — что я все еще привлекательна для мужчин, для него, например, да и вообще, пожалуй, для любого мужчины, кроме собственного мужа. Со своей стороны и я находила Гарри очаровательным — что правда, то правда.

Я собиралась возразить, когда он вдруг залпом осушил стакан, встал и вышел из дома — все это было проделано весьма поспешно. Я огорчилась и слегка разочаровалась.

До конца недели Гарри не приходил, а когда звонила по телефону — под каким-нибудь предлогом отклонял приглашения. Я начала по нему скучать и уже спрашивала себя: может, он ведет себя таким образом потому, что ему надоели и я, и мои матримониальные проблемы? А потом мне пришло в голову, что он, быть может, немножко влюблен в меня и не хочет, чтобы наши отношения зашли далеко.

Все определилось в тот знаменательный вечер. Услышав танцевальную музыку и смех, Гарри понял, что у нас гости. Он заявил, что немедленно уходит.

— Я заглянул на минутку, просто давно вас не видел…

Я начала говорить, что моей вины в том не было, но он повернулся к двери с таким видом, словно жалел о своем визите. Наверное, я была слишком взвинчена после обеда, после того, как понасмотрелась на другие супружеские пары, явно получавшие удовольствие от вечера, и, наконец, после той ужасной ссоры с Чарльзом. Я совершенно обезумела и вела себя соответственно. Попросту побежала следом за Гарри, и, догнав, заявила:

— Я не могу больше ни минуты выносить это сборище. Никто не заметит моего отсутствия, а если и заметит, мне все равно. Давайте посидим минуточку в вашей машине, Гарри, ну пожалуйста! Мне необходимо с вами поговорить.

— Милая, вам бы не следовало… — начал он, но словечко «милая» и то, что руки, которые он положил на мои оголенные плечи, были горячими и слегка дрожали, решили для меня все. Я была настроена совершенно бесшабашно и не обращала внимания на его протесты. Он сдался, и мы забрались в его просторный автомобиль — старый комфортабельный «даймлер», с которым он не желал расставаться. Не проронив ни слова, Гарри выехал за ворота Корнфилда и свернул в аллею, слева от дома. Затем остановил машину под сенью буковой листвы, сквозь которую слабо пробивался свет луны. После чего мы без дальнейших вопросов или каких-либо объяснений перебрались на заднее сиденье машины и кинулись в объятия друг к другу. Гарри начал жадно целовать и ласкать меня — он делал это с каким-то трагическим отчаянием. Прижатая к кожаной спинке сиденья, я ощущала на губах его горячее дыхание. С первых дней замужества меня никто так не целовал. Да, собственно, Чарльз никогда не целовал меня с такой страстью. Я отдала себя в руки Гарри, испытывая неутолимую жажду, ничуть не уступавшую его собственной. Он твердил, до чего я восхитительно выгляжу при свете луны, как мне идет это вечернее платье; говорил, что я лунная богиня, созданная для поклонения, и осыпал меня комплиментами. Он распустил мне волосы и, схватив одну прядь, обмотал ее вокруг своей шеи, уверяя, что я обворожительна, что мои губы сводят его с ума и что он не может понять Чарльза. Я тоже осыпала его поцелуями, восхищаясь истинно мужским теплом и силой, неистребимым запахом табака, исходившим от него, натянутым как струна телом, тесно прижавшимся к моему.

— Я всю неделю избегал встреч с вами, потому что знал, что может случиться именно это, — сказал он.

— А я рада, что это случилось, — словно безумная, говорила я.

Я была в диком восторге оттого, что он меня любит. Как и Дигби, он вновь дал мне почувствовать себя желанной, но сейчас мне было лучше, чем с Дигби, поскольку к Гарри я испытывала настоящее чувство. Мне наконец компенсировали холодность и пренебрежение со стороны Чарльза. В эти безрассудные минуты я чувствовала одно: Гарри так же нуждается во мне, как и я в нем. Теперь-то я понимаю, ни один из нас по-настоящему не любил другого. Он не был тем мужчиной, которого я бессознательно искала, — он не был Филиппом — а я не была истинной любовью Гарри; я не была ему так дорога, как Лала, похороненная в далекой Малайе. Мы — два потерянных, одиноких человека — испытывали сильное физическое влечение друг к другу. Словно магнитом одного притягивало к другому. Ни один из нас не прилагал серьезных усилий обуздать страсть. Положение спасло лишь присущее Гарри чувство юмора. Стянув с моих плеч бретельки вечернего туалета, он распространялся о том, что такой изумительной груди не видывал за всю свою жизнь, и в этот самый момент ударился локтем о какой-то металлический выступ. Рассмеявшись, он заметил: