Запрет на вмешательство - [16]

– Давай быстрее, Нагулин, – несильно пихнул меня в спину Плужников, когда мы выбрались на холм. Видимо, увиденное сверху его сильно не порадовало.

– Есть быстрее, товарищ сержант, – сосредоточенно ответил я, поднимая винтовку.

До «Ганомагов» отсюда было метров четыреста. Немецкая пехота уже развернулась в цепь и начала движение в нашу сторону, стремясь непрерывной стрельбой помочь своим пулеметчикам не давать нашим бойцам высовываться из-за насыпи. Фланговый охват немцы к моему удивлению так и не предприняли. Видимо, решили, что с таким слабым противником справятся и так. Вот сейчас и поглядим.

Еще раз внимательно оглядев немецкие позиции сверху, я обнаружил, где устроились минометчики. Сейчас они наносили нам самый большой урон, и начинать следовало именно с них. К сожалению, один из расчетов от меня закрывал дальний «Ганомаг», но два других миномета просматривались неплохо. Конечно, наблюдая за немцами отсюда, засечь вражеские позиции я бы не смог, но взгляд с орбиты дает немалые преимущества, и я собирался воспользоваться ими по максимуму.

Первые три выстрела я сделал практически без пауз. Два – по расчету правого от меня миномета, и один – по пулеметчику переднего «Ганомага». Магазин винтовки опустел, и я мола протянул руку за оружием сержанта. Тот хотел было что-то возразить, но посмотрел на поникшего за своим пулеметом вражеского солдата и протянул мне винтовку.

Расчет пехотного миномета у немцев состоял из двух человек, так что еще три моих выстрела заставили замолчать второй миномет и последнего пулеметчика на заднем бронетранспортере. Солдат противника я старался не убивать, целясь больше в их оружие, а не в них самих. Сменить погибшего пулеметчика несложно, а вот сам пулемет во время боя обычно заменить нечем. То же можно сказать и о миномете, но его сложнее повредить винтовочной пулей. В любом случае, огневой вал, прижимавший наш отряд к земле, резко ослаб, осталось только заставить замолчать третий миномет.

– Пора менять позицию, товарищ сержант. Если нас засекли, мины полетят именно сюда.

Я, конечно, сгущал краски. Расчет третьего миномета, сильно впечатленный почти мгновенной гибелью и ранениями товарищей, прекратил огонь и тоже решил сменить позицию, что оказалось нам только на руку. Я надеялся, что место, куда они переместятся, не будет прикрыто тушей бронетранспортера.

Мы побежали вправо, вновь спустились в балку и быстро взобрались на соседний холм. Эта позиция оказалась менее удобной, но зато теперь я видел расчет третьего миномета противника. Плужников зарядил и отдал мне мою винтовку, забрав назад свою.

Я сделал еще два быстрых выстрела, и подбирающаяся к нашей позиции немецкая цепь окончательно лишилась огневой поддержки. Бойцы старшего лейтенанта оживились, и открыли по противнику более интенсивный и прицельный огонь, насколько это было возможно имеющимися у них средствами, а немцы, наоборот, несколько замешкались из-за резкого изменения обстановки.

Я помнил, что у противника есть еще, как минимум, один пулемет на третьем мотоцикле, но где он сейчас, я не видел, даже используя панораму со спутника. За поворотом дороги, не подставляясь под наш огонь, остановились три грузовика. Из двух из них сейчас выпрыгивали немецкие пехотинцы и подгоняемые лающими командами унтеров, бежали прямо через лес на помощь своим товарищам.

Я сделал еще несколько выстрелов, стремясь добавить неразберихи в боевые порядки противника.

– Товарищ сержант, надо срочно уводить людей, пока немцы не перегруппировались и не пришли в себя. У нас много раненых. Это лучший момент для отхода – потом не оторвемся.

Плужников бросил на меня быстрый взгляд и открыл было рот для очередной отповеди в духе приведенной ранее цитаты из устава, но реальность жестокого боя, видимо, все же сместила что-то в его явно неглупой голове и вместо очередной трескучей фразы он буркнул только: «Нужно доложить командиру», и начал пригнувшись спускаться с холма.

И тут случилось то, во что я старался не верить, но чего все равно где-то внутри боялся. Внизу, на наших позициях, грянуло нестройное «Ура!» и человек пятьдесят красноармейцев – все, кто еще мог стоять на ногах – рванулись во главе со старшим лейтенантом в контратаку. Меньше чем у половины из них были винтовки. Остальные сжимали в руках камни, а кто-то и просто бежал навстречу врагу с пустыми руками, помогая себе лишь яростным криком.

– Зачем?!!! – у меня просто не хватало слов, чтобы выразить свое возмущение и непонимание, но теперь мне ничего не оставалось, кроме как поддержать огнем эту самоубийственную контратаку.

От леса вновь ударили пулеметы, да не один, а сразу три. Видимо, немцы из грузовиков принесли их с собой. А я, наивный, думал, как мне объяснить Плужникову и Федорову, что если мы даже отобьемся от немцев сейчас, нас через полчаса накроют артиллерией или обойдут с флангов, а скорее и то и другое вместе. Не обойдут, и не накроют. Некого будет обходить и накрывать.

Я стрелял с максимальной скоростью, которую мог выжать из «мосинки» и одновременно орал ушедшему вниз сержанту, чтобы он вернулся и принес патроны, но, похоже, Плужников меня не слышал.