Запредельный человек - [63]

Невысокий и жилистый, он был одет в облегающий черный костюм. Приблизился ко мне сквозь внезапно возникшую светящуюся дымку. Я хотел окликнуть его, но голос как будто отключили.

Незнакомец обогнул китаезу и остановился в паре шагов от меня. Было так темно, что я едва различал его ботинки на фоне черной земли. Послышался звук, похожий на непринужденный смех, словно кому-то рассказали в меру смешной анекдот.

Далекий-далекий голос сказал:

— Ловко, очень ловко...

Перед глазами все поплыло. Меня кто-то принялся ощупывать; боль в боку превратилась в полосу угасающего пламени.

— Лежи тихо, — прошептал кто-то. — Надо остановить кровь.

Я хотел сказать, что Рыжий взял слишком высоко, что нож задел только жир да хрящ, но получилось невнятное пыхтение.

— Я вколол тебе бодряка, — произнес тот же голос. Тенор с придыханием, легкий, точно туман над морем. — Больше у меня с собой ничего.

Человек произвел еще какие-то манипуляции с моей раной. Снова стало больно, но не так сильно. По боку расплывалось приятное тепло. Я лежал и просто дышал.

— Ну вот, — сказал голос. — Как думаешь, сможешь встать?

Тут я уже ничего не пытался сказать и просто запыхтел, переворачиваясь на грудь. Подобрал коленки. Встал на четвереньки; деревья плыли мимо, словно я кружился на карусели.

— Лучше поторопиться, — заметил коротышка. — Они уже близко.

— Ага, — сказал я и поднялся на ноги, как альпинист-любитель на последних метрах к вершине Аннапурны[9].

Мы посмотрели друг на друга, стоя на безупречном газоне, чистоту которого не нарушало ничего, кроме трех с половиной тел. Незнакомец был стройного сложения, грациозной осанки; черты лица — точеные и не простые: ни дать ни взять король династии Бурбонов; голова — узкая, правильной формы; глаза — выпученные и широко посаженные; на руках пианиста — тонкие черные перчатки. Одет он был в облегающие брюки, заправленные в невысокие сапоги, и затейливую черную жилетку с высоким кружевным воротником.

— Кто они такие? — квакающим голосом спросил я, нарушив тишину.

Незнакомец посмотрел на китаезу: взгляд у жирдяя был пустой, как у трупа на фотографии с поля боя. Коротышка оскалил острые и неестественно белые зубы.

— Подонки, — деликатно произнес он. — Ловчие, трупари. Низшие из низших. — Тут он хохотнул. — Зато я — высший из низших.

В голове у меня засвистело, и я почти перестал его слышать. Ноги по-прежнему были картонные. Я потер затылок — не помогло. Создалось впечатление, будто я вошел в туалет и вдруг оказался на сцене посреди третьего акта «Аиды».

— Ты коп? — спросил я.

— Кто?

— Легавый. Законник.

Протянув: «А-а-а», он задрал голову. Глаза его коротко блеснули, точно сигнальный огонек в пещере контрабандистов.

— Нет, я не... коп. Ладно, поговорим потом. Ты потерял много крови, но, думаю, идти сможешь. Нам бы только из парка выбраться. — Голос его прерывался шумами, словно радиопрограмма с другого конца Атлантики.

— Я как раз шел на автобусную станцию «Грейхаунд». — Слова сползали с языка, как набитый песком носок. — Просто укажи дорогу, и я исчезну.

Незнакомец покачал головой.

— Пока дикие животные на воле, тут небезопасно. Просто... иди... со мной... в машину... — Голос его то и дело пропадал, поглощаемый коротковолновой статикой.

Я уж думал упасть на месте, но ноги двигались сами собой. Незнакомец тянул меня за руку, и я сдался, стараясь только не клевать носом. Помню, мы шли через обсаженную кустами аллею, потом продирались через живую изгородь, похожую на колючую проволоку, из-под переплетений ветвей которой торчали человеческими костями корни. Затем мне помогли забраться в маленькую блестящую машину, словно собранную вручную для короля Сиама. Транспорт сделал разворот на сто восемьдесят градусов, прямо на месте, и взмыл вверх. Тут я понял, что сплю, откинулся на спинку сиденья с мягкой обшивкой и отключился.

2

Разбудили меня голоса. Сперва я не слушал, что говорят, но потом их тон заставил насторожиться. Я навострил уши, словно пациент, услышавший: «...прогноз негативный».

Один из голосов принадлежал тому коротышке, что спас меня — не иначе, в позапрошлой жизни. Говорил он возбужденно. Отвечал ему женский голос — низкий и грубоватый, как необработанная доска:

— ...ты дурак, Джесс! На такой риск пошел!

— Минка, дорогая, им ни за что не узнать...

— А ты почем знаешь? Ты ведь не вшивым контрабандистам органов дорогу перешел, а Контролю смерти!

В голове клубился туман, как у матроса, которого опоили и завербовали на службу, но все же я сумел приоткрыть один глаз. Надо мной нависал потолок с резным золотым узором. Стены — белые, с редкой золотой мозаикой. В комнате стояла пара кресел, похожих на яичную скорлупу пастельных тонов, насаженную на тонкие ножки; на низком столе — серебряная чаша размером с полванны, полная огромных бананов, груш и винограда размером с мячики для гольфа. Белый пол покрывали шелковистые на вид ковры.

Я сам лежал в углу комнаты, на аккуратной белой койке вроде больничной. Рубашка куда-то пропала, а пятнадцатисантиметровый порез мне залепили эластичной прозрачной пленкой. Не без усилий я повернул голову и взглянул на ряд колонн в дальнем конце комнаты, на синее небо, что проглядывало меж ними. За колоннами располагалась терраса, омытая желтым солнечным светом. Коротышка как раз был там, одетый в бледно-розовый костюм с кружевными манжетами. Сидя в фиолетовом кресле, он нервно терзал ноготь на пальце.