Запоздалый суд - [17]

Размягчившись, он даже начинает думать, а не зря ли собирает правление, не лучше ли махнуть рукой на Розу и не подымать лишнего шума? По уязвленное самолюбие берет верх: нет, такое прощать нельзя! Кому другому, может, он бы и простил. Кому другому, но не Розе…

Было время, не Шуру — Розу он метил поставить бухгалтером: грамотная, смышленая. Но Роза — куда там! — загордилась, поставила его ни во что. А теперь она — если бы и захотела — не нужна ему. Теперь у него есть Шура… Сначала Федот Иванович доверил Шуре кассу. Видит — дело получается. Ездят вместе с Шурой в банк получать деньги, каждый раз там гуляют у друзей-приятелей, однако же дебит-кредит у Шуры сходится. Да и вела себя Шура с умом, не изображала недотрогу, а когда навеселе была, так и прямо говорила, что, мол, один раз живем. Городские, они лучше деревенских понимают, зачем человеку жизнь дается…

С годами связь с Шурой становилась все тесней. По деревне — деревня, она деревня и есть! — пошел слушок. Тогда Федот Иванович призвал на помощь бригадира трактористов Васю Берданкина. Тот быстренько нашел подходящую кандидатуру в Шурины женихи — выпивоху Ефрема Смолова. Сыграли свадьбу, и через какой-нибудь год вырос у Ефрема с Шурой — как в сказке — новенький дом с четырьмя окнами по лицу, с резными наличниками, с сенями и крылечком. Однако недолго жить и довольствоваться всем этим суждено было Ефрему: пьяный, во время купания, утонул в Суре. Осталась в доме молодая вдова. И немало охотников нашлось войти в этот дом на правах нового хозяина, да всем им Шура дала от ворот поворот. Так и по сей день гордо стоит на самом краю деревни красавец дом, обнесенный вместе с подворьем высоченным забором — попробуй, подступись! — и живет в этом доме одинокая молодая вдова. Бывает, что любители пошастать по чужим дворам стучатся по ночам в ее нарядную калитку. Однако открывается она лишь для двух человек: председателя колхоза и бригадира трактористов — веселого Васи Берданкина. Федот Иванович знает, что Вася изредка наведывается к Шуре, он даже подозревает, что Шура бы не прочь вовсе отбить Васю от жены и зажить с ним. Но Федот Иванович так же твердо знает, что Шура побаивается его и ни в чем — ни в колхозных, ни в личных делах — не поступит против его воли и желания…

Приход шумного Васи Берданкина — легок на помине! — прервал размышления председателя.

Федот Иванович с пристрастным вниманием оглядел ладного, крепкого бригадира и позавидовал его молодости, свежести лица — ни одной морщинки у шалопая нет, это ведь надо! Ну, да и то сказать: тридцать лет для мужика — вторая молодость.

Держится Вася с председателем смело, свободно, как с давнишним закадычным другом. Федот Иванович на несколько вольное обращение Васи смотрит сквозь пальцы; он знает, что в нужную минуту всегда может приструнить бригадира, и тот ни в чем не осмелится ослушаться его.

— С чего это вдруг так приспичило правление-то собирать? Что за гром грянул и надо срочно креститься?

Вася вольно сел на тот же стул у председательского стола, на котором только что сидела Шура, и, заложив ногу на ногу, начал закуривать.

— Потерпи малость, узнаешь, — не стал ничего объяснять Федот Иванович.

Дверь слегка приоткрылась, и в нее робко заглянул Александр Петрович Масленкин.

— Можно?

— А остальные еще не пришли? — спросил Федот Иванович. — Как придут — вместе и заходите.

Так и не переступив порога, Масленкин тихонько закрыл дверь.

И нравится, и не нравится Федоту Ивановичу вот эта робость, эта смиренность агронома. Оно-то понятно: еще и двух лет не прошло, как парень закончил сельскохозяйственный институт; учился на колхозную стипендию и, значит, чувствует себя в неоплатном долгу перед колхозом и перед главой колхоза в первую очередь. Да и теперь получает немногим меньше председателя. Как тут не быть благодарным председателю, как не выказывать ему свое почтение! Все это так, и все это правится Федоту Ивановичу. Но уж не слишком ли, не сверх ли всякой меры робеет перед ним агроном, и не только боится слово поперек сказать — боится при нем вообще свое мнение высказывать. А если он и дальше будет только глядеть председателю в рот и ждать, что тот скажет, — спрашивается, много ли проку от такого агронома?!

Опять открывается дверь, и опять Масленкин заглядывает в нее.

— Бригадиры пришли. Можно звать?

— Зови, — разрешает Федот Иванович.

Вместе с агрономом в кабинет заходят бригадиры Егор Иванович и Алексей Федорович.

Разница в годах у бригадиров невелика — Егору Ивановичу под пятьдесят, Алексею Федоровичу пятьдесят — но попробуй найди в деревне двух других столь же разных, непохожих человека! Их и по одному виду-то за версту не спутаешь. На Егоре Ивановиче видавший виды, почти добела выгоревший на солнце костюмчик, как на вешалке болтается, словно бы покупал когда-то на вырост, и вот уже износил, а вырасти так и не вырос. На Алексее Федоровиче — аккуратный, в обтяжку, военный френч и диагоналевые, отглаженные брюки. Егор Иванович худощавый и долговязый, Алексей Федорович — и плотнее, и пиже ростом. А сядут, вот как сейчас, рядом — у Егора Ивановича голова черным-черна, без единого седого волоса, у Алексея Федоровича — сплошь белым-бела, и даже узнать нельзя, какими у него в молодости были волосы — рыжими, темными или светлыми.