Заповедными тропами - [7]

— Ах ты, разбойник! — пустил я ему вдогонку тяжелый сук и поспешил к дереву. Под ним среди соломы, ваты и перьев наших кур и индеек я нашел четырех мертвых и одного живого, совсем маленького и голого воробьенка.

Каким-то чудом он остался жив, упав вместе с гнездовой подстилкой с высокого дерева.

Так попал к нам крошечный и беспомощный воробьенок, долгое время проживший у нас и получивший имя Малюська. С этого момента, в сущности, и следовало начать этот рассказ, если бы коту Ваське не пришлось фигурировать и в дальнейшем.

Воробьев знают положительно все. Однако и о них кое-что сказать можно. В нашей средней полосе воробьи представлены двумя легко отличимыми друг от друга видами. К первому относится крупный домашний воробей. Самец этого вида окрашен значительно ярче, чем серенькая и невзрачная самочка. Обитает он у жилья человека, устраивая свои гнезда под крышами зданий. Но в такой же обстановке вы можете встретить так называемого полевого воробья. От домашнего он отличается меньшим ростом, более яркой окраской и отсутствием разницы в оперении самца и самки. Полевой воробей, хотя и часто поселяется под крышами человеческого жилья, явно тяготеет к большим паркам, лесам и полям. Здесь он селится то в древесных дуплах, то в норах, выкопанных другими птицами в обрывистых берегах рек и в оврагах. Воробушек, о котором я сейчас расскажу, принадлежал именно к этому виду.

Выкармливать крошечного и совершенно беспомощного воробьенка, во всяком случае первое время его жизни, очень трудно. Для этого нужны любовь и много терпения. Ведь глупые птенцы в самом начале неволи никак не желают открывать свои рты, и их приходится кормить насильно. Попавший мне в руки воробьенок был так мал и слаб, что я не решился взять его на свое попечение и отнес к матери. В моих глазах она была большой специалисткой в этой области. Несчастный воробьенок попал в надежные руки. Первое время наш новый питомец был настолько мал и уродлив, что мы, дети, не проявляли к нему большого интереса. Но не прошло и недели, как веселое и настойчивое чириканье с раннего утра оповещало весь дом о его существовании. Он уже не лежал в коробочке с ватой, а с самого утра усаживался на ее край и оживленным чириканьем требовал пищи. Когда же на него обращали внимание и приближались с кормом, он широко открывал рот с желтыми краями и трепетал своими еще плохо оперенными крылышками. Уже в этом раннем возрасте таким поведением он отличался от птенцов живших у нас канареек. Каждый год они выводились в специальных клетках, под присмотром моей матери. Одетые в яркое желтое и пестрое оперение, птенчики канареек были замечательно привлекательны, но в этих настоящих домашних птичках как-то не чувствовалось жизни. И разве их можно было сравнить с крошечным, но бойким полевым воробьенком, в глазах у которого уже тогда светились какой-то особенный задор и неисчерпаемый запас жизненной энергии. За день он съедал большое количество нарезанного мелкими кусочками сырого мяса, вареного яйца, намоченного в молоке белого хлеба и рос с поразительной быстротой. Еще десяток дней, и наш смешной воробьенок покрылся перьями и научился пользоваться своими крыльями. Вот с этого момента и проявился его общественный нрав. Он не желал оставаться в комнате в одиночестве и, с чириканьем перелетая с одного предмета на другой, следовал за матерью по всей квартире. Но интересно, что только к своей воспитательнице юный воробьенок проявлял привязанность и, напротив, настороженно и недоверчиво относился к нам, детям. Это не нравилось нам, и мы, вместо того чтобы завоевать доверие птицы, по своему детскому легкомыслию стали дразнить воробьенка при всяком удобном случае. Сердясь же, воробьенок вел себя так комично, что это доставляло нам большое удовольствие.

Утро. На просторной, выходящей в сад веранде накрыт стол — мы пьем чай. За столом присутствует и наш Малюська. Взъерошенный, с желтыми краями рта и коротким хвостом, он сидит на углу стола около матери и при каждом ее движении оттопыривает свои короткие крылышки и, чирикая, просит есть. Время от времени ему в рот попадают маленькие кусочки сырого мяса. Проглотив их, он умолкает, но только на самое короткое время, и вновь начинает чирикать и, склоняя голову набок, заглядывать в глаза матери. Сколько в каждом движении птицы-малютки доверия к человеку-другу! И как же велика разница в отношении того же воробьенка к нам, жестоким детям! Достаточно, например, мне протянуть к воробьенку руку и дотронуться до его хвоста, чтобы в одно мгновение нарушилась мирная обстановка. Воробьенок плотно прижимает к телу свое распущенное оперение, в его маленьких глазах вспыхивает недобрый огонек, и с неистовым чириканьем он бросается на мою руку. Сколько ожесточенных, но, увы, безболезненных щипков и укусов! «Зачем дразнить птицу?» — с укором говорит мне мать. «Да ведь я этому злюке ничего не сделал», — оправдываюсь я.

Вскоре, однако, наш воспитанник заслужил прозвище Забияка. У нас давно жил старый охотничий пес — ирландский сеттер. Звали его Маркиз. Он был настоящей рабочей собакой, в болоте ловил утят, быстро отыскивал и подавал другую дичь, но в домашней обстановке его добродушию, казалось, не было предела. «Мухи не обидит», — говорил про него мой отец. И действительно, Маркиз был таким. Долго живший у нас бескрылый перепел без опасения вскакивал на спящую собаку, чтобы отбить свою звучную песню. Лишь изредка в таких случаях Маркиз нехотя поднимал голову. Чтобы доказать добродушие нашего Маркизки, мы, дети, иногда всовывали ему в рот маленького домашнего утенка. И каждый раз умная собака осторожно выталкивала изо рта языком живой комочек, не причинив ему никакого вреда. Да, Маркиз был умная, добрейшая собака. И вот, представьте себе, наш общий любимец неожиданно для всех попал в немилость к воробью-забияке. Как и прочие животные нашего дома, Маркиз был сильно привязан к моей матери. Ежедневно в конце обеда он подходил к ней и клал свою большую голову ей на колени. Ведь после обеда оставались вкусные вещи, на которые Маркизка был вправе рассчитывать. Если на него долго не обращали внимания, он напоминал о себе тяжелым вздохом.