Заповедь любви - [57]

В коридоре к нам подступила толпа баб. С нами были две девки-большевички, подруги Коллонтай. Они попытались растолковать верующим, что помещения лавры нужны новым властям для размещения в них беспризорных детей, а позолота с икон пойдет на закупку хлеба голодающим¹⁰⁸.

Но бабы упрямые попались – никак не хотели расходиться по домам.

С улицы вошли два священника, и один из них, вместо того чтобы утихомирить паству, стал нас увещевать не производить насилия над верующими, не издеваться над народными святынями.

Кто-то из наших вскинул револьвер и пальнул в него.

Священник осел на пол, изо рта кровь брызнула, глаза закатились.

Все бы ничего, справились бы и с бабами, но одну из наших большевичек вдруг зашатало из стороны в сторону, она упала на колени, ткнулась попу в грудь, ухватилась ручками за его рясу и зашлась в крике: “Батюшка Петр! Батюшка Петр! Прости за слепоту – не ведала, что творим!”

Я рядом стоял. Мне бы оттащить ее, а меня будто кто по рукам связал – ни единым пальчиком не могу пошевелить, аж мурашки по коже пошли и пот на лбу выступил.

Подруга ее тоже в ступоре поначалу стояла, а потом как завизжит: “Алиса, бежим отсюда!” И тут же рядом сразу несколько женщин заголосили: “Батюшку Петра убили!”, “Изверги!”, “Убийцы!”

Толпа на нас накинулась: плюются, винтовки у бойцов из рук вырывают.

Тут уж не до Алисы – так и осталась с попом рядом лежать, а мы, сбившись в кучку и прикрывая шинелями головы, двинулись к выходу.

На площади немного пришли в себя, у кого осталось оружие – постреляли в воздух да и ушли в тот раз из лавры ни с чем¹⁰⁹.

До сих пор не могу понять – почтенных лет старичок, семьянин, а ровно как сам свою смерть искал.

Рассказывали, что того священника у ворот в лавру сын пытался вразумить, а позже семинарист какой-то увещевал уйти от греха подальше – кругом стреляют, пулеметы развернуты – глупо с пустыми руками на рожон против силы лезть.

Но самое непонятное во всей этой истории с лаврой – кто мне тогда руки без веревок вязал, кто страхом сердце сковывал?

Даже на фронте, лицом к лицу с врагами ничего подобного не испытывал. После того я и к водочке пристрастился – она мыслям расползтись не дает. А большевичка та, говорят, в монашки подалась – что-то у нее в голове сдвинулось».

«Вот и в моей голове что-то сдвинулось, – подумалось лейтенанту, – а как от этого радостно на душе!»

Потом пришли другие мысли: «Как там Настя и Курт – добрались ли до конторы НКВД? Всякое может статься, если не приведется свидеться, надо будет самому исполнить просьбу Серапиона и передать тетради “барину”. Конечно же, старик имел в виду Морозова – другие баре давно за границей или в лагерях сгинули».

С «последним помещиком России¹¹⁰» Евгений Иосифович знаком был лично – общался в первый год своей чекистской карьеры. Не особо приятное вышло тогда общение. До уездной ЧК дошли сведения о дружбе Морозова с сосланным в мологские края из Ленинграда лютеранским богословом Муссом¹¹¹. Начальство поручило молодому сотруднику провести беседу. Евгений Иосифович явился в усадьбу и потребовал от ее хозяина прекратить дружбу с врагом советской власти. Морозов в ответ выставил чекиста за порог и велел управляющему принять меры, чтобы впредь таких наглецов до него не допускал.

Начальство накатало жалобу на помещика Дзержинскому.

Спустя пару недель пришла из Москвы бумага, что пастору Муссу прощаются все прегрешения и дается право на свободное проживание в любой точке Советского Союза. Вот с какими связями оказался борковский барин! Больше Евгений Иосифович в Борок носа не совал.

«При случае, коль доведется свидеться с Николаем Александровичем, – прощения попрошу за былое хамство», – решил лейтенант.

За окнами начинало светать. Какое-то время Евгений Иосифович сидел в задумчивости и наконец задал сам себе уже давно подспудно зревшие в голове вопросы: «Как совместить заповедь любви с работой? Если Бог один у всех, разница лишь в обрядах да толкованиях, то какую веру мне, еврею, исповедовать, и главное – где найти наставника, способного направить, поддержать, научить неофита молитвам и обрядам?»

Помолчал, вслушиваясь в доносящиеся из леса голоса птиц, будто не он сам, а эти птицы должны были ответить.

Птицы самозабвенно свиристели о своем, птичьем. Им не было никакого дела до лейтенанта НКВД с его вопросами, они просто жили своей жизнью по установленным для них Творцом законам.

Не найдя ответа, Евгений Иосифович оставил разрешение вопросов до лучших времен и, поднявшись из-за стола, заковылял из избы во двор – посмотреть на мерную щепочку.

Воды прибыло. Она почти доходила до крыльца, но до пола в избе такими темпами ей еще день или два добираться, а значит, можно спокойно ложиться спать.

Обретение наставницы

Превозмогая боль в ноге, лейтенант забрался в темноте на лежанку и заставил себя уснуть: без отдыха человеку нельзя, иначе будет обузой людям. Закачалось перед глазами Рыбинское море, покачал головой со стены разрушенного храма Никола Чудотворец, и очутился Евгений Иосифович снова на плоту-ковчеге. Никого рядом не было. Он прошел в носовую часть и поднял взор к закрепленной на столпах иконе Богоматери.