Запомните нас такими - [47]

— Это ортодоксальные? — со знанием дела произнес я.

— Нет! — воскликнул Валера, почему-то радостно. — Это так называемые «пейсатые», чем-то они не согласны с ортодоксами, а те не одобряют их! Тут столько всего, что даже я не разбираюсь! — с веселым отчаянием он махнул маленькой ладошкой.

И наконец мы приехали на Брайтон-Бич, в знаменитую русскую нью-йоркскую колонию... погуляли по широко известной по фильмам Брайтон-Бич, широкой темноватой улице под железной крышей, по которой грохочет надземка, и наслаждались русской речью с южным акцентом. Зашли в книжный магазин. Да-а... когда-то везли лучшие наши книги из Америки — теперь тут на всех полках мы, сплошь наши издания! Ура.

И по узкой боковой улочке мы вышли к океану. Вдохнули простор.

Пока мы ехали через громадный Нью-Йорк, уже стемнело, и за гладким пляжем висела огромная тьма, в которой можно было увидеть мерцающие огоньки самолетов и кораблей.

— Вот так, — Валера махнул туда рукой — И все! И вплоть до самой Европы — ничего!

Мы помолчали.

— Вот! А теперь мы пойдем с тобой в ресторан. Не волнуйся — я тебя приглашаю!

Мы прямо с пляжа зашли в ресторан «Татьяна».

— Вообще, тут не так просто сесть, но меня здесь знают! — сказал он. И действительно, официант, мелко кланяясь, провел нас за очень удобный столик на возвышении. Я огляделся. Судя по самодовольным лицам вокруг, их тут тоже «знали» и весьма уважали.

— А теперь разрешите, — донеслось снизу, — поднять тост за нашего уважаемого...

Я пригляделся — и чем-то родным и забытым повеяло... Восьмидесятые наши годы, фактически не изменившись, перенеслись сюда. Так же вот было принято тогда отмечать все подряд целым учреждением или магазином, и такие же вот пышные женщины с высокими прическами царили за столом. Начался концерт — и сходство еще усилилось. Певцы были все сплошь «советские» родные, привычные, похожие то на Лещенко, то на Гурченко. Потом был объявлен акробатический этюд... свет драматично, таинственно, многообещающе погас, потом луч прожектора вырвал из тьмы изогнувшуюся девушку-змею в блестках. Разрешенный акробатический этюд, с запрещенными, а потому особенно сладостными, элементами секса. Валера даже привстал от волнения, зал следил за этюдом, замерев, иногда взрываясь аплодисментами. Господи — я чуть не плачу! Ушедшие, казалось, навсегда, восьмидесятые годы! У нас такого нигде не найдешь, у нас в самой глухой провинции такие бушуют стриптизы, от которых эти почтенные дамы выскочили бы возмущенно. Удивительная вещь! Люди эти уехали из Советского Союза, а мы в нем остались, но теперь Советский Союз сохранился лишь здесь — у нас и следов прежнего не осталось!

— Ты понял, какая грудинка? — прорезался Валера.

Грудинка была действительно — восхитительной. Да — эти люди исполнили свою мечту! Но — мечту восьмидесятых. Будущего, которое наступило у нас, они не знают, теперь у нас и мечты-то совсем другие... но им и так хорошо. Уже на выходе нас догнал официант и спросил: он что, обидел нас чем-нибудь? — и когда мы сказали, что нет, спросил довольно грубо — почему же мы тогда не дали ему на чай. Ностальгия по 80-м отпустила меня.

Потом — я уже задремывал — мы летели по какому-то многомильному мосту над черным океаном — Валера переговаривался по мобильнику с моим издателем, пытаясь, как честный человек, вернуть меня ему... но что в этой громадной вселенской тьме мы найдем маленькую деревеньку в глубинах Нью-Джерси, не верилось. Мосты разветвлялись, переплетались, даже старый ньюйоржец, мой друг, сидел напряженно, считал, шевеля губами, мелькающие повороты, но все же просчитался, мы съехали не туда, и в конце концов выяснилось, что мы мчимся с бешеной скоростью в обратном направлении.

— Ладно! Поедем ко мне, — сдался Валера.

У него дома, как когда-то, мы проговорили на кухне всю ночь. Уютная, типично русская жена поставила нам закуску, посидела и, не выдержав, ушла спать, а мы все вспоминали и вспоминали: «А Жидков — знаешь кто?»...

Потом он повел меня в комнату для гостей... Ну, как квартирка? — спросил он. Я восхитился, хотя мог бы сказать, что это — наша квартирка, типичная квартира интеллигента восьмидесятых, захламленная книгами, старыми вещами... У нас уже «новые» понастроили таких хором! Правда, жить там, на мой взгляд, абсолютно нельзя. А здесь я заснул как дома.

Наутро мы ехали на работу в электричке, сев на маленькой станции в зажиточной части Бронкса, состоящей из маленьких домиков в зелени.

Валера снова был возбужден:

— Ты видишь, что написано на стене? «Пожалуйста, не разговаривайте громко по мобильным телефонам, не беспокойте соседей!» Вот так вот!

Потом мы торопливо завтракали в кафе на первом этаже его офис-билдинга, и Валера тыкал маленьким пальчиком:

— Ты видал? Све-жайшие булочки!

Я чуть было не сказал ему, что теперь свежайшие булочки есть и у нас... Но зачем сбивать настроение счастливому человеку?

Потом Валера стоял в холле возле огромного негра в комбинезоне и строго показывал ему пальчиком на перегоревшую лампочку возле лифта.

В последний мой день в Америке мы оказались на высоте — на огромной высоте смотровой площадки Торгового центра. Под нами было триста этажей. Вдалеке мост перелетал залив. Под нами, на страшной глубине, среди хмурой ряби воды, зеленела крохотная Статуя Свободы. Надо быть безумцем, чтобы подниматься так высоко! — мелькало ощущение. Это же страшно!