Записки Замухрышки - [2]

По комсомольским путевкам мать с отцом, будучи рабочими газеты «Правда», уехали на Дальний Восток, в Хабаровск. В 38– м году они поженились, в 39– м родилась Лариса. В начале 40– го года отца забрали в армию. Потом началась война, которую он провел в Манчжурии.

В Москву отец вернулся только в 46– ом году. Ларисе было уже семь лет. Она с нетерпением ждала его. Но мать не была уверена, сложится ли у нее жизнь с мужем после стольких лет разлуки.

В тот день, когда отец приехал домой, родители вместе пошли за дочерью в детский сад. По дороге они обсуждали свою дальнейшую жизнь. Увидев рядом с матерью человека в военной форме, Лариса догадалась, кто это, и бросилась на шею, но мать ее остановила, сказав, что та ошибается. Это не ее отец. Лариса была разочарована и обижена.

Позже родители выяснили свои отношения и решили не расставаться, но сестра не простила матери ее слов. «Не мой отец – так не мой», – вот что заявляла она иногда. Сестра моя была девочкой замкнутой и упрямой, а отец особо не отличался дипломатией. Между ними все время происходили стычки.

Я часто слышала, как после очередной разборки Ларискиных «полетов», она требовала от отца, чтобы он вернул ей пирожок с капустой. Однажды, встречая дочку после детского сада, отец съел пирожок, который Лариса получила на полдник. История была давнишняя, но требования повторялись из года в год довольно долгое время. Я даже просила отца купить Ларке десять таких пирожков, только бы она перестала повторять со слезами на глазах эту дурацкую фразу. Я тогда не понимала, что за этим стоит. Никакие пирожки не смогли бы решить эту проблему.

Для отца я стала первым ребенком. Лариса, конечно же, ревновала его, но на себе я этого не ощущала.

Когда я родилась, отцу почему-то захотелось назвать меня Нелькой, но домашние были против. Это имя, по мнению моей родни, больше подходило для собачки, чем для девочки. Назвала меня Лариса. Она передала в роддом конфеты. На пакетике стояло мое имя.

Сестра была старше меня на восемь лет. Я считала ее почти взрослой. Мое воспитание Лариса негласно взяла на себя. Я молча радовалась. Остальные об этом не задумывались.

Росла я тихим, послушным ребенком. Все были довольны. Втихаря проходила и моя дворовая жизнь. Не помню, чтобы я жаловалась кому-то на обидчиков. Свои проблемы я старалась решать сама. К помощи сестры я прибегала в крайних случаях. Ларису я очень любила и жалела. Что бы ни случалось между нами за всю жизнь, мы ни разу не поссорились с ней по-настоящему.

Семья в то время жила в крошечном старом деревянном доме, стоявшем рядом с длинющей кирпичной стеной, почти в конце заросшей травой улочки, убегавшей куда-то к лесу. За домом торчали заваливающиеся сараи, помойка и туалеты. Эти сооружения, сколоченные из серых корявых досок, просматривались и продувались со всех сторон. Пройти мимо них не задохнувшись было невозможно.

На пустыре за сараями и помойкой доживали свою жизнь страшные черные бараки, в которых ютились после войны временные рабочие. Где-то рядом находился лес с ужасным озером, в котором били холодные ключи, сводившие конечности незадачливым пловцам. Не было недели без утопленника.

Мне казалось, что живем мы на краю света, в какой-то глухой и всеми забытой деревне, но со временем я узнала, что лес носит название «Тимирязевский парк», а улочка зовется «Кочновским проездом». Кирпичная стена принадлежит подземному авиационному заводу, охраняемому солдатами. По ночам там испытывают моторы для самолетов. Вся эта глухомань располагается в пяти минутах ходьбы от Ленинградского проспекта, около метро «Аэропорт». И все это находится в Москве.

Но мне до всей этой цивилизации еще только предстояло дойти своими ногами и своей головой.

БЕЛИСЯ

Однажды меня оставили дома с теткой Верой, маминой сестрой. Все было хорошо. Мы даже пошли гулять, но вскоре я замерзла и стала просить «Белисю». Почему-то я не смогла объяснить ей, что это такое. Чего бедная тетка только мне ни предлагала! Все кончилось жуткими слезами. Только когда вернулась с работы мама, моя нянька узнала, что «Белися» – это детское плюшевое белое пальтишко с капюшоном.

Белися долго жила у нас в доме. Потеряв в процессе эксплуатации свой непорочный цвет, она была перекрашена в малиновый. В этом цвете ее использование происходило как бы по другому назначению, хотя суть оставалась прежней. Белися теперь хранила тепло не моего щуплого тела, а подходившего в ведре теста. Если с вешалки из-за печки доставалась Белися, я точно знала, что пришел какой-то праздник и мама будет печь пироги.

Наши знакомые иногда спрашивали, почему мы называем Белисей малиновое чудовище, заляпанное засохшим тестом. Мне ничего не хотелось отвечать. Хотелось только обидеться и заплакать.

Милое, обожаемое малиновое чудовище! Тайно ото всех надевая тебя, я представляла себя маленьким белоснежным медвежонком. Куда я только ни уносилась в своих мечтах!

Мне кажется, что никакая другая одежда не приносила мне такого удовольствия и такого полета фантазии.

ЧАШКА С НЕЗАБУДКАМИ

Не помню, кто подарил мне в день рождения малюсенькую детскую чашечку с блюдечком белого цвета, с голубыми незабудками. Чашка была мне очень дорога. Мне хотелось играть в чаепитие с утра до ночи. Из чашки было вкусно пить даже простую воду! Когда мой живот раздувался от воды и я не могла уже ничего пить, игра все равно продолжалась. Скорее всего, чашка мне нравилась из-за цветов. Незабудки надолго стали для меня символом какой-то трепетной любви.