Записки Виквикского клуба (с иллюстрациями) - [14]

Дядя Алёша выразился правильно, обещая нам показать, «как живут настоящие англичане». Хоть я и находился в Лондоне совсем недавно, но уже знал, что так вот они и живут — на улицах с одинаковыми домами. Только в одних районах дома получше, а в других похуже. Трава — там, где она росла, — тоже была вот такая же, одинаково ровно подстриженная, густая, как ковёр, и одинаково зелёная что летом, что зимой.

— Недурно вы устроились, — похвалил папа. — Тишина, как на даче.

— Именно! — с энтузиазмом подхватил дядя Алёша. — Летом по утрам даже соловей в саду поёт. А ведь до центра всего двадцать минут на машине.

— Ну, насчёт соловья это ты уж загнул, — не поверил папа.

— Честное благородное! Так заливается, будто в Курске практиковался. И белки по деревьям прыгают, ёжик иногда забредёт.

— Просто джунгли, — засмеялся папа.

— Не джунгли, а Хэмпстэд. Это один из старых жилых пригородов. То есть когда-то был пригород, а теперь становится фешенебельным районом. Скоро нашему брату здесь жить будет не по карману. В северном Хэмпстэде уже не поселишься, там денежная публика концентрируется, а здесь пока ещё можно. Ну-с, прошу в наш сад.

Мама осталась с тётей Лизой в доме, а мы гуськом прошли по узенькому проходу между боковой стеной дома и забором и попали в садик размером с волейбольную площадку. С трёх сторон за забором виднелись такие же садики.

— В Хэмпстэде, — сказал дядя Алёша, — люди устраивались на жительство истинно по-английски — продуманно, основательно. Тут каждый квартал — это прямоугольник, заполненный внутри зеленью и опоясанный тоже зеленью. Видите — к каждому коттеджу такой же садик примыкает сзади. И понимаешь, что получается? Кварталов таких сотни, вместе составляется немалый зелёный массив. Значит, и воздух приличный, несмотря на все машины.

— А что сие должно означать? — указал папа на кусок садика, отгороженный от остального участка металлической сеткой.

— Сие означает, что моя лендлордша, миссис Мэй, особа весьма предприимчивая, хотя ей, я полагаю, стукнуло лет семьдесят пять. Раньше сад принадлежал всему дому, а она отрезала кусок для нижнего этажа и на этом основании увеличила квартплату так раза в полтора. Я с ней спорил, спорил и бросил.

— Взял бы да переехал куда-нибудь поблизости, ты же вольная птица.

— Поблизости! Поблизости, брат, всё принадлежит той же миссис Мэй. У неё домов двести в этой округе.

— Да ну?

— Факт. И потом, ты что думаешь, другие лендлорды лучше? К ней я уже привык, она крайне колоритная особа, я о ней когда-нибудь напишу. Миллионерша, но скупа до анекдота. Электрические пробки сама чинит, ей-богу. Придёт, снимет норковую шубу и возится. У них с покойным мужем прежде была целая трикотажная фабрика. Они от неё избавились и начали скупать доходные дома. Я её спрашиваю: «Миссис Мэй, почему вы фабрику-то продали?» Она отвечает: «Мистер Синэлникоу (так она меня величает), вы не представляете, сколько хлопот с фабричным производством. Профсоюзы, цеховые старосты, коллективные договора, забастовки, дорожание сырья — с ума можно от всего этого сойти». Понятно? Дома-то — капиталовложение надёжное, бастовать они не будут, а прибыль уже небось на пятую тысячу процентов перевалила.

Следующие часа полтора мы ездили на синем «ровере» по Хэмпстеду и везде видели ряды похожих домов, отороченные травой и кустами. Я наконец спросил о том, о чём все забывал спросить: что это за красные круглые тумбы установлены на углах улиц то тут, то там? Оказалось, что это у англичан такие почтовые ящики в мой рост и весом, наверное, тяжелее дяди Алёши и папы вместе взятых — эти круглые тумбы отливают из чугуна, чтобы их ни вскрыть, ни утащить нельзя было.

Красивых деревьев, сплошь покрытых лиловыми соцветиями, которые я впервые заметил по соседству с домом дяди Алёши, в Хэмпстэде было не сосчитать. И очень много разных оттенков. Кусты росли здесь не как у нас, а непроницаемой зелёной массой; во многих палисадниках их подстригали фигурно — где квадратом, где шаром, а в одном месте я даже видел «крокодила» и «моржа».

Потом дядя Алёша вспомнил, что обед, наверное, уже ждёт нас на столе, и мы поспешили обратно к маме и к тёте Лизе.

— О, ростбиф! — восхитился папа, когда тётя Лиза подала нарезанное тонкими ломтиками розовое мясо. — Насколько я разбираюсь, более английского во всей Англии ничего нет. Так или не так?

— Так и не так, — посмеиваясь, ответил дядя Алёша. — Согласно легенде — так. Ростбиф — тире Англия. Но ведь легенды про англичан, как и про других, создают не столько они сами, сколько туристы. В то время, когда создалась легенда про ростбиф, иностранцы сюда приезжали только весьма состоятельные. Приедут, поселятся в хорошем отеле, спросят блюдо получше, им и притащат ростбиф. Так оно и пошло: «Вы едете в Англию? Тогда очень рекомендую попробовать их ростбиф».

— Алексей, — сказала тётя Лиза, — ты своими байками подрываешь мою поварскую репутацию.

— Это не байки, а факт. Или почти факт. Потому что истинно английское блюдо это не ростбиф, а «бэнгерс», свиные сосиски, которые действительно едят и те, кто побогаче, и те, кто победнее, с самого детства. Когда их жарят, они издают стреляющий звук — бэнг! бэнг! — отсюда и название.