Он лгал, несчастный, даже на пороге смерти! У его изголовья стояла женщина, которая с давних пор его содержала; именно ей и предназначалась шкатулка.
Видя его в таком состоянии, доктор Дорнье дал ему успокоительное. Оно произвело такое действие, что умирающий счел себя снова выздоровевшим.
— А, — воскликнул он, — еще не сейчас, не на этот раз! Я так и думал. Я много видел подобных случаев.
Потом он заснул. Доктор ушел, но к вечеру вернулся опять. Он удивился, обнаружив сиделку в страхе и смятении.
— Ах, доктор? Он с ума сходит! Несколько минут назад он вдруг спрыгнул с кровати с вытаращенными глазами! На него было страшно смотреть! Он ходил, кричал, размахивал руками, говоря, что галеры все опустели, преступники бежали и хотят его убить… Я испугалась и ушла, а теперь вот ничего не слышно.
— Войдемте в его комнату, — сказал доктор.
Не без некоторого затруднения им удалось отворить дверь. Видок ничком лежал на ковре с крепко сжатой в кулак левой рукой, его тело было еще теплым, но сердце уже не билось. Видок умер как жил, в страшных мучениях. Составили опись знаменитой шкатулки, все содержимое которой он отдавал своей сиделке. Все богатство его состояло в акциях и в пожизненной ренте. Доктор же и многие другие, рассчитывавшие на получение наследства, ошиблись.
Чувствуя приближение конца, Видок сам занялся церемонией своих похорон и выразил желание быть погребенным с пышностью; вследствие этого он нанял сто плакальщиц и плакальщиков, которые должны были сопровождать его прах на кладбище Пер-Лашез.
Этим ограничиваются мои воспоминания и, следовательно, кончается книга. Повторяю: я ничего не выдумал, факты точны, хотя и оставались до сей поры неизвестны, и потому, за неимением других достоинств, можно довольствоваться и этим.
